Условия жизни и труд спецпереселенцев в Тагильском округе
Государственная политика раскулачивания-спецссылки, как и все остальные мероприятия Советской власти, имела преступно-прагматический характер, отягощенный ретивостью исполнителей. С одной стороны, логика вождя, партии и государства связывала коллективизацию с исправлением положения в сельском хозяйстве за счет перехода к коллективному сельскохозяйственному производству с развитой материально-технической базой. Курс на форсированную индустриализацию требовал значительного притока новых кадров в промышленность. Как справедливо отмечает Т.И. Славко, "партия и правительство предусматривали двоякую цель: взять у деревни дешевые рабочие силы, перераспределив их в промышленность, а за счет конфискации у них движимого и недвижимого имущества и передачи его в коллективную собственность батрацко-бедняцким слоям, поддержать хотя бы минимальный уровень сельскохозяйственного производства". Кроме того, применительно к Уралу, вожди хотели решить еще одну "больную" проблему - колонизации малообжитых северных районов и освоения лесных, водных и рудных богатств огромного региона страны.
С другой стороны, кампания "ликвидации кулака как класса" преследовала идеологические и политические цели. Нужно было утвердить в сознании народа утопически-уравнительные принципы коммунизма, опорочив трудовое единоличное крестьянское хозяйство и искоренив психологию зажиточности. Поэтому кулак был объявлен врагом революции и народа, наиболее грамотная и предприимчивая часть крестьянства брошена в тюрьмы, лагеря или заброшена в неприспособленные для жизни человека районы. Разжигая ненависть к кулаку, строя политику колонизации Урала без предварительного экономического обоснования, не создав хотя бы самую примитивную инфраструктуру для обеспечения жизнедеятельности людей, "власть предержащие" фактически обрекли людей на голод, болезни и смерть. Спецпереселение превратилось в массовое убийство.
Провозглашенные властью постановления систематически нарушались. Общие цифры выселяемых были непомерно завышены, да к тому же не существовало четкой градации крестьянских хозяйств. Многочисленные жалобы спецпереселенцев свидетельствовали, что вопреки закону о спецссылке выселяли и конфисковывали имущество семей красноармейцев, командного состава РККА, активных красных партизан и участников гражданской войны. Официально определенное соотношение трудоспособных и нетрудоспособных среди спецпереселенцев - 6 к 4 - не соблюдалось. Это соотношение в семьях выселяемых на Урал оказалось равным 1,6 к 4,2 чел., что закономерно привело к трагедии. Согласно договорам между промышленными организациями Урала (например, трестами "Уралмет" и "Камураллес") и отделом труда, заключенным при посредничестве ОГПУ, предполагалось обеспечивать продовольствием только трудоспособную часть семьи спецпереселенцев. В договорах указывалось: "Остальная часть питается пайком задолженных на работе". Комментарии излишни! Кроме того, выселенные снабжались продуктами через местные сельпо, систему лесной кооперации, где о "врагах народа" думали в последнюю очередь. Обман, обвешивание, продажа товаров не по назначению - традиционны в советской торговле, и положенных пайков не получали даже трудоспособные. Истощение и смерть от голода стали одним из основных следствий существования спецссылки.
Вплоть до 1935 г. смертность в Уральской спецссылке превышала рождаемость: в 1932 г. родилось 6540 чел., умерло 32645 чел.; в 1933 г. родилось в спецссылке 3894 чел., умерло 51010 чел. Из более чем 130 тыс. раскулаченных, переданных лесным трестам за три с половиной года, умерло 31240 чел. Только по "Западолестресту" убыль ссылки к 1934 г. составила 56 %. При обследовании пяти районов Урала (Коми-Пермяцкий округ, Ныроб, Нижняя Вишера и др.) выявили более 2 тыс. семей (5 тыс. чел.), "не имеющих в своем составе ни одного трудоспособного". Из них 800 чел. опухли от истощения, примерно столько же насчитывалось стариков, не способных ни к какой работе в силу своей дряхлости. Кроме того, в поселках оказалось 2850 беспризорных детей.
В связи с постановлением Уралобкома ВКП(б) и Тагильского Окротдела ОГПУ первые партии выселяемых на север в феврале-марте 1930 г. должны были расквартироваться среди местного населения, а к концу лета им обязались построить жилье. Полномочное представительство ОГПУ на Урале заранее продумало графики переселения (с точностью до часов и минут), хозяйственное обслуживание и трудовое использование спецпереселенцев, решение вопросов их материально-бытового положения, обязало Советы на местах и хозяйственные организации жестко выполнять планы строительства спецпоселков. Однако, реальностью почти всегда было не правило, а исключение из него. Выселение проводилось в спешке и беспорядке, вопреки строгим директивам об оставлении у выселяемых минимума вещей и продовольствия. У спецпереселенцев изымалось все, и зачастую они оказывались в легкой одежде на уральском севере. Расквартировать огромную массу людей среди немногочисленного местного населения оказалось невозможным не только чисто физически, но и по идеологическим мотивам.
Как уже упоминалось выше, в марте 1930 г. в Надеждинский район прибыло более 25 тыс. спецпереселенцев с Северного Кавказа и из Курганского округа. В пути следования эшелонов до Надеждинска людей довели до истощения, отмечалась высокая детская заболеваемость и смертность. Все прибывающие в Надеждинский узел поселенцы должны были снабжаться горячей пищей и продовольствием на пять дней, однако запланированные продукты не поступили. Тем не менее, раскулаченных отправили дальше по железным дорогам Надеждинского комбината, а затем развезли подводами или отправили пешком в глухую уральскую тайгу. Власти на местах оказались не готовыми к приему ссыльных и не были способны их трудоустроить. По данным рабочей сводки Тагильского окротдела ОГПУ, составленной на 28 марта 1930 г., никаких мер по выявлению трудоспособных лиц со стороны сельских советов не принималось, а если небольшую часть спецпереселенцев и посылали на работы по лесозаготовкам, то райлеспромхоз отказывался их принимать, мотивируя тем, что у них "и так народу много". Вместе с тем были случаи неправильного трудоиспользования выселенных. Например, в марте 1930 г. 150 спецпереселенцев устроили на работу в Богословские каменноугольные копи. В связи с этим, чтобы "впредь не допустить распространение вредных кулацких настроений", на заседании Надеждинского РК ВКП(б) решили категорически запретить прием кулаков-спецпереселенцев на разные работы, в учреждения и организации, а использовать их исключительно на лесозаготовках.
С самого начала выселения на уральский север судьба спецпереселенцев, возможность их выживания в местах, для жизни непригодных, были поставлены в жесткую зависимость от выполнения Камураллесом и Уралметом взятых на себя обязательств по жилищному строительству, трудоустройству и снабжению кулацких семей. Однако, как свидетельствуют архивные документы, ни одно из этих обязательств названные организации не выполнили.
Уделом крестьян, выселенных в северные районы Тагильского округа в весенне-летний период 1930 г., стали голод и мор в спецпоселках, болезни, невыносимые условия труда и быта. Тяжелейшее положение с продовольственным снабжением сложилось в Надеждинском районе. Электронная версия historyntagil.ru. В марте 1930 г. угрожающая ситуация наблюдалась и в Ивдельском районе. Прибывшие сюда и кое-как размещенные на лесоучастках 5108 спецпереселенцев оказались в безнадежной ситуации. Безысходностью проникнуты слова ссыльного И. Петракова, сказанные 5 марта 1930 г. и зафиксированные осведомителем ОГПУ: "Ну что мы здесь будем делать, лес рубить не умеем, земли здесь нет, придется здесь положить конец своей жизни". А вот еще одно характерное высказывание спецпереселенцев: "Загнали в лес, где бараки без крыш, нары без жердей, пил и топоров нет, и лежим, как звери, ничего не делаем"296.
Положение в спецпоселках обострилось в связи с отказом Камураллеса и других лесозаготовительных организаций снабжать нетрудоспособную часть кулацкой спецссылки (больных, инвалидов, стариков и детей) продуктами питания. Дневные нормы снабжения работающих (320 г хлеба, 100 г капусты, 6 г сахара, 3 г чая, 9 г растительного масла) вообще не выдавались. Ссыльные крестьяне говорили: "Не видать нам больше своей страны, не видать широких полей, пропадем мы здесь голодной смертью и замерзнем… С этим начинается наша тяжелая жизнь на севере. Продали мы уже все подушки, платки и другое барахло, у нас теперь не осталось ничего.., жизнь наша плохая, пропадем мы здесь с голода и холода. Живем мы в переполненных бараках, которые каждую ночь загораются. Когда съедим свои припасы, то будем умирать". Летом 1930 г. в районах выселения начался голод.
Вместо оказания реальной помощи продовольствием и спасения жизни выселенных, по решению специальной комиссии СНК, партийных и советских органов весной 1930 г. на север стали отправлять эшелоны с сельхозинвентарем. В районах, практически не пригодных для земледелия, были намечены совершенно авантюристические планы запашки земли и посева. Только в одном Тагильском округе предполагалось освоить 5 тыс. га, что без предварительной раскорчевки леса было абсолютно невозможно. Вместо медикаментов и продовольствия в районы дислокации кулацкой спецссылки пытались забросить 14 тыс. плугов, 12650 борон, 1тыс. ц семян зерновых культур и 4101 кг - огородных. Только на станцию Верхотурье пришли девять вагонов плугов, 15 вагонов борон - и это в то время, когда округ был до отказа насыщен сельскохозяйственными орудиями. Весенняя распутица и бездорожье не позволяли доставить в назначенные места никому не нужный инвентарь.
Архивные документы весьма скупо свидетельствуют о трагедии, разыгравшейся летом 1930 г. в северных районах Тагильского округа. В спецпоселках, отрезанных от внешнего мира бездорожьем, свирепствовали голод, цинга и смерть. Работники здравоохранительных учреждений добраться туда не могли. На территории Турьинского врачебного участка, например, в поселке Баяновка, из 300 поселенцев на 29 июля 1930 г. более цингой 93. Все мероприятия по борьбе с болезнью свелись к выдаче больным справок о том, что они нуждаются в усиленном питании, да один раз было роздано несколько лимонов. Из-за невозможности на месте оказать медицинскую помощь, больных спецпереселенцев бросали у порога городских больниц, переполненных до предела. Многие больные ходили в лечебные пункты за 15-20 километров и скоро превращались в инвалидов. По данным ОГПУ, в Тагильском, Тобольском, Ирбитском и Пелымском округах Уральской области с 20 апреля по 1 июля заболели 26 тыс. высланных, умерли 639, сведений по другим округам нет. За этот период в северных районах Тагильского округа заболели 1151 спецпереселенец, посетили амбулатории - 2755.
К голоду и болезням добавлялось преступно-издевательское отношение со стороны местных советских и партийных органов, аппарата леспромхозов. Бараки строили самого низкого качества, места для спецпоселков выбирали самые худшие, зарплату выдавать не торопились, установили невыполнимые нормы выработки, не давали продукты и одежду, отказывали в медпомощи, избивали, гоняли на тяжелые работы беременных женщин.
1930 г. стал самым трудным для спецпереселенцев, так как никаких условий по их приему и размещению местные власти просто не могли создать. В 1931 г. положение спецссылки несколько изменилось, хотя об улучшении ее состояния можно говорить только условно. Как следует из докладной записки комендантского отдела Уральской области, "всего выстроено, по состоянию на 10 февраля (1931 г. В. М. К.) 115 поселков, 6213 изб, в них размещено 18639 семей, 75556 чел., что дает на душу заселенных в них спецпереселенцев 0,91 м2. Остальные спецпереселенцы в количестве 1321 семей или 5986 чел., размещены по ближайшим к местам работ деревням вместе с коренным населением"302. "Кулацкие" поселки стали основным местом проживания спецпереселенцев. Здесь размещались вновь прибывшие раскулаченные и свозились те из них, которые ранее были размещены среди местного населения, а также в лесных шалашах и землянках. Изолированные от деревень и сел спецпоселки были рассчитаны на проживание 80-100 семей, во главе их стоял комендант, назначаемый сначала ПП ОГПУ по Уралу, а с июля 1930 г. - Областным административным управлением. Комендант со своими помощниками (очень часто с уголовным прошлым) ведали всеми сферами жизни ссыльных. Как отмечается в современной историографии, "органы надзора контролировали все сферы жизни спецпереселенцев, начиная от навязывания своих контрольных цифр в бюджет области на расходы спецссылки до разрешения вступления в брак. Ими регулировались как форма общежития, так и формы организации труда бывших кулаков… В организации труда спецпереселенцев предпочтительной формой считалась артель, труд и поведение которой было легче контролировать надзирателям". Жители поселков лишались права свободного передвижения вне территории спецпоселения. Лишенные своего хозяйства при раскулачивании, спецпереселенцы не имели перспектив сравнительно обеспеченной жизни, так как их продолжали систематически грабить. Норму выработки им, по сравнении с вольными рабочими, установили выше на 50 %, а зарплату наполовину ниже. Платили ее нерегулярно, да и получать оказывалось нечего, так как каждый поселенец 25 % зарплаты отчислял на содержание комендатуры, 25 % - на административные расходы, обязан был выкупать облигации займа пятилетки, делать взносы в ЦРК. Стоимость обмундирования и вооружения одного охранника ОГПУ равнялась расходам на строительство типовой зырянской избы, рассчитанной на две семьи спецпереселенцев.
Несмотря на строгие директивы, планы жилья для спецпереселенцев катастрофически не выполнялись. К концу 1931 г. по леспромхозам было построено только 51,1 % от потребного количества бараков. Многие сданные в эксплуатацию поселки не годились для человеческой жизни: часть из них была построена на болотах и законсервирована, другие поселки сделаны из рук вон плохо. Ведь чаще всего их возводили сами спецпереселенцы -больные, изможденные люди, которые к тому же были лишены самых необходимых инструментов и подходящей квалификации. Еще хуже обстояло дело со стройкой в городах и на многих "великих стройках": люди жили в шалашах, землянках или бараках с дырявой крышей, не защищавшей от солнца, холода и дождя. Территория поселков практически была лишена минимальной бытовой инфраструктуры: не приходилось говорить о канализации, водопроводе, не хватало колодцев и просто чистых водоемов, выгребных ям и туалетов. Спецпоселки стали источником эпидемий и в силу их расположенности в верховьях уральских гор угрожали распространением тяжелых заболеваний большим регионам. В официальном документе констатировалось: "Профилактические мероприятия в спецпоселках почти не проводятся, не во всех из них имеются бани, вошебойки как правило отсутствуют. Медицинская помощь осуществляется, главным образом, из имеющихся учреждений нормальной сети, что при ее общей недостаточности и значительной отдаленности от спецпоселков по существу сводится к отсутствию таковой".
В 1931 г. для спецссылки уже старались отбирать сильных и здоровых, отсекая маломощных и убогих. Однако о жизни и здоровье "заботу" проявляли ту же, что и ранее, зная, что на смену умершим пришлют других. По "совершенно секретным" данным официальных органов с 20 февраля по 1 июня 1931 г. в шести округах Уральской области около 26 тыс. больных спецпереселенцев обращались за медпомощью в амбулатории. Как и в 1930 г., для этого им приходилось совершать изнурительные походы в города и села с вольным населением. Наиболее распространенным заболеванием среди спецпереселенцев стали сыпной и брюшной тиф, корь, скарлатина, дизентерия, грипп, малярия, цинга. Необычайно высока была смертность среди детей. Например, в 1931 г. в Новолялинском районе родилось 87, а умерло 347 чел., в Гаринском районе за август-сентябрь родились 32, умерли 73 чел., только в одном поселке Вторая площадка Тагилстроя в сентябре умерли 164 ребенка и 17 взрослых, в октябре - 207 и 21, соответственно.
Положение с трудоиспользованием спецпереселенцев в 1931 г. изменилось. Годом ранее их направляли в основном глухие районы и превращали в "постоянные кадры" рабочих леспромхозов. Однако задача скорейшей индустриализации Урала требовала более равномерного распределения дешевой рабочей силы между лесозаготовительной промышленностью, рудниками и строительством новых индустриальных гигантов. Поэтому 11 марта 1931 г. по решению Политбюро ЦК ВКП(б) для руководства и контроля за раскулачиванием была создана комиссия во главе с заместителем председателя СНК СССР А. А. Андреевым. Эта комиссия занялась распределением спецпереселенцев на рабочие места по заявкам хозяйственных организаций. В мае 1931 г. комиссия передала все дела по спецпереселенцам в ведение ОГПУ и отныне административно-организационное управление спецссылкой возлагалось на ГУЛАГ. ОГПУ по указанию комиссии заключило договоры с промышленными организациями, удовлетворив их заявки на необходимое количество ссыльных.
Как следует из переписки первого секретаря Уралобкома ВКП(б) И. Д. Кабакова с заместителем председателя ОГПУ Г. Ягодой (начало 1930-х гг.), на Урале намечалось открыть новый лагерь для того, чтобы помочь промышленному развитию региона. Приоритетными в этом проекте были: освоение и разработка леса в районе Н.-Ивдель и реки Тавда для поставки строевого и поделочного леса для новостроек в Нижнем Тагиле, Свердловске, Челябинске, Магнитной; древесного угля для Надеждинского металлургического завода; разработка каменноугольных Богословских копей и законсервированных Северных железных рудников; проведение железной дороги, соединяющей Урал с "рыбным богатством Оби".
Документы ОГПУ и других репрессивно-властных структур позволяют проследить динамику трудиспользования спецпереселенцев в масштабах Урала и Тагильского региона. В 1930 г. раскулаченные направлялись фактически полностью на лесоразработки. Как уже упоминалось, 54537 выселенных на территории Тагильского округа к апрелю 1930 г. располагались в пяти северных районах: Надеждинском, Кытлымском, Ивдельском, Гаринском, Сосьвинском - и использовались в леспромхозах. В 1931 г. часть раскулаченных направили в золотоплатиновую промышленность, на железные и угольные рудники, на строительство промышленных предприятий. В мае распределение спецпереселенцев в пределах Нижнетагильского региона выглядит следующим образом: 15206 семей (около 30 тыс. чел.) - в Серебрянском, Пелымском, Ивдельском, Петропавловском, Николо-Павдинском, Надеждинском, Коссинском леспромхозах; 306 (около 1,5 тыс. чел.) - на сельхозколонизации в Гаринском районе; 317 (примерно 1550 чел.) - в организации Уралсоль в том же районе; 1692 (8 тыс. чел.) - на Заозерско-Ивдельских, Кытлымских и Косьвинских приисках золотоплатиновой промышленности; 1177 (около 6 тыс. чел.) - на угольных копях в Надеждинском районе; около 2,8 тыс. (около 14 тыс. чел.) - на строительстве Саамской железной дороги под Ивделем; 1524 (7620 чел.) - в ведении Туринского рудоуправления. К началу августа в Нижний Тагил по заказу треста Тагилстрой и Высокогорского рудоуправления поступило 7760 чел. и примерно 1 тыс. семей (около 5 тыс. чел.) для Гороблагодатского рудоуправления (г. Кушва). Из сведений о балансе спецпереселенческой "массы" в трестах Ураллеспромы на 30 октября 1931 г. мы узнаем, что всего в лесопромышленности Урала числилось 246707 чел., из которых, по нашим подсчетам, 78123 чел. находились в пределах Тагильского региона. По территории бывшего Тагильского округа (ликвидированного в августе 1930 г.) спецпереселенцы в 1931 г. распределялись таким образом: 71202 чел. в Надеждинском, Богословском, Гаринском, Ивдельском, Петропавловском, Верхотурском, Новолялинском, Марсятском и Косинском леспромхозах; 2428 чел. - в биржевом хозяйстве; 975 чел. - на углежжении; 3518 чел. - на Лялинском комбинате, лесозаводах Лобвы, Надеждинска и Верхотурья. В ноябре-декабре 1931 г. на таких предприятиях как Тагилстрой и Надеждинский металлургический завод насчитывалось, соответственно, 1538 (6721 чел.) и 460 семей (примерно 1,9 тыс. чел.)315.
В докладной записке от 1 марта 1932 г. о состоянии спецпереселенцев, расселенных в Уральской области, говорилось о том, что на 1 января этого года "всего спецссылки 484679 чел.". Из этого количества в промышленности: 218246 чел., в лесопромышленности - 211144 чел., на добыче золота - 16324 чел., торфа - 8197 чел., рыбы - 17580 чел., сельхозколонизации - 3198 чел. (при этом неизвестно, где находились еще 9990 чел.). В этом же документе, но чуть дальше, говорилось, что на 1 февраля 1932 г. в промышленности числится 116056 семей (467174 чел.).
Спецпереселенцы в Тагильском регионе, кроме вышеназванных леспромхозов, были заняты на следующих промышленных предприятиях: Уралсоль (851 трудоспособный), Надеждинский завод Востокосталь (484), Тагилстрой (2337), Салдастрой (705), Тагильский кирпичный завод (192), Востокококс (532), Высокогорский железный рудник (1107), Лебяжинский рудник (346).
От выселенных хотели быстро получить отдачу в виде высокой производительности труда. Но что для этого было сделано? В спецпоселках наблюдались исключительно тяжелые материально-бытовые условия. Вот как они описываются в одном из "совершенно секретных" донесений 1932 г.: "Материалы обследования жилищно-бытовых условий рабочих показывают, что по состоянию на 1 мая 1932 г. приходится по 2-3 м2 на человека, но на самом деле в большинстве комнат с площадью в 22 м2 живут от 14 до 22 чел. Ввиду недостаточного количества коек или топчанов живущие во многих случаях спят на полу… В большинстве квартир наблюдается грязь, пыль, клопы, вши, духота. Здесь же находятся маленькие дети. Из-за отсутствия столов общего пользования большинство живущих вынуждены есть на койках. Вступившие в эксплуатацию бараки сразу же становятся негодными для жилья… Крыши в бараках крыты толью, но ввиду скверного качества крытья и ввиду того, что пололки забраны лишь в один ряд, сквозь потолок ночами рабочие наблюдают свечение звезд… А когда идет дождь, рабочие вынуждены прятаться под стол, так как крыши протекают. На полу скопляются огромные лужи, образуется толстый слой грязи. В некоторых бараках живут семейные, но перегородок не имеется. Санитарный надзор в поселке отсутствует… До сего времени ни один рабочий не прошел медицинского обследования… "
Спецпереселенцы систематически недоедали, часто умирали от истощения. Перед нами фрагмент секретной записки, посланной из Нижнего Тагила в Уралснаб: "Систематически, из месяца в месяц, недодается муки 70 % при полном отсутствии других продуктов. Хлеб выдавался только утвержденному контингенту. Другим же рабочим не давали в течение 3-4 месяцев ни одного килограмма хлеба". Такая же картина предстает перед нами в воспоминаниях ссыльного Т. А. Борисенко: "У столовой, где питались иностранцы (на стройке работали иностранные рабочие и специалисты), стояли голодные рабочие-спецпереселенцы. И как только те заканчивали есть, мы наперегонки бросались собирать объедки… "
Бегство и высокая смертность среди выселенных резко уменьшали численность рабочей силы. Поэтому власти стремились расширить число трудоспособных. По распоряжению Г. Ягоды в сентябре 1931 г. было принято решению о досрочном освобождении "из заключения на предмет соединения с их семьями всех крестьян-кулаков, осужденных органами ОГПУ по статье 58-10 УК, сроком до трех лет включительно…" Это делалось в случае, если семья осужденного находилась на той же территории, где сидел заключенный. Весной 1932 г. в некоторых спецпоселках разрешили завести огороды. Однако осенью и без того низкий урожай был взят предснабами в свое распоряжение, а переселенцы фактически за свой труд ничего не получили. В 1933 г. "информация о голоде поступила в Уралобком из двухсот с лишним районов огромной Уральской области. Как и на Украине, многие уральцы были доведены до каннибализма". В то же время партийным, советским работникам и сотрудникам ОГПУ голод не грозил. Вовсю действовала широкая сеть закрытых распределителей для номенклатуры разных рангов.
Где голод - там и болезни. Судя по актам смерти спецпереселенцев, хранящимся в Тагильском горзагсе, самыми типичными причинами смертей были: диспепсия, корь, оспа, дифтерит, дизентерия, скарлатина, туберкулез, истощение. В случае смерти пожилых людей диагноз ставили "по-научному" просто: "Умер от старости". Болезни в спецпоселках приобретали эпидемический характер. Однако власти заботились не о здоровье людей. Отмечая в докладных записках массовые заболевания заразными болезнями, их авторы делали вывод: "Это ведет к большой смертности и инвалидности спецпереселенцев, обусловливает потери рабсилы и влечет большие затраты государства на борьбу с заболеваниями, содержание сирот и нетрудоспособных". На совещании в горздравотделе 14 июля 1933 г. постановили: "В целях немедленного снижения заболеваемости до минимума предложить доктору Аристовскому: организовать проверку правильности выдачи больничных листов и всех симулянтов и врачей, выдавших больничные листы симулянтам, привлечь к ответственности, заменить их классово выдержанными товарищами, добиться снижения себестоимости больничной койки".
Информация об эпидемиях передавалась только в секретном порядке, причем наименование "брюшной тиф" заменялось на шифрованное "номер один", а "сыпной тиф" - "номер два". Состояние больниц в спецпоселках соответствовало общей картине. Вот свидетельство о положении на площадке Уралвагонстроя: "В здании больницы невыносимый холод, больные замерзают. До сего времени топливом больницу не обеспечили. Баня не работает из-за отсутствия воды. Командированные врачи в количество 9 чел. поставлены в отвратительно-безобразные условия, в течение ряда месяцев не получают абсолютно дров и воды, таким образом, проработав в амбулатории по 10-15 часов в сутки, возвращаются в совершенно холодные помещения… не имея возможности отдохнуть…" Тех врачей, которые проявляли сочувствие к спецпереселенцам, преследовали. Один из сексотов доносил в оперсектор ОГПУ: "На Первой площадке Коксостроя работает врач Богорадовская. Со спецвысланными она обращается особенно хорошо. Есть слухи, что она - классово-чуждый элемент".
Понятно, что дети становились первыми жертвами голода, холода и болезней, царящих в спецпоселках. Судя по актам регистрации смертей, детская смертность и в 1931, и в 1932, и в 1933 г. стояла на первом месте. Из тех, кто родился в начале 1930-х гг., выжили немногие.
Смертность превышала рождаемость. Тысячи детей потеряли своих родителей, стали беспризорниками и попали в уголовный мир. Весной 1933 г., когда старики и дети, исключенные из разнарядок на получение питания как иждивенцы, перешли на подножный корм, и началась массовая их гибель, сверху пришло послабление. Комендантам спецпоселков разрешили "закрывать глаза" на нарушение инструкций о запрете покидать территорию спецпоселков. В высочайшей резолюции говорилось: "Не нужно препятствовать уходу детей в лес в поисках продовольствия". Целыми толпами дети начали уходить в тайгу, "чтобы, заблудившись, умереть от истощения или стать жертвами хищников. Комендантские угодья вскоре полностью очистились от детской нищеты… "
С весны 1931 г., в связи с тяжелым положением спецссылки, отсутствием от нее большой отдачи и начавшимися протестами спецпереселенцев, власти начали создавать комиссии по проверке спецпоселков. Из сказанного выше следует достаточно ясная картина условий жизни спецпереселенцев, поэтому в аналитических документах подобных комиссий обратим внимание на раздел "трудиспользование". После выступления "кулаков" Петропавловского леспромхоза Надеждинского района комиссия обследовала спецпоселки на Саамском, Денежкином и Марсятском лесоучастках, где обнаружила проявления особой жестокости к спецпереселенцам. В заключении комиссии пишется: "За отсутствием надлежащего питания, медицинского контроля и обслуживания, большая часть спецпереселенцев, потерявшая трудоспособность, не могла обеспечить выполнение плана лесозаготовок". Тогда леспромхоз, с ведома ОГПУ, привлек для работ в лесу детей с 12-летнего возраста и стариков, установил им норму по 2-2,5 м3 древесины в день (средняя норма рабочего - 3 м3). Для выработки непосильной нормы пришлось сутками работать в зимнем лесу, обмораживаясь и умирая от каторжного труда. В то же время на складе лежали телогрейки, полушубки, валенки, которые запретили выдавать раскулаченным. Электронная версия historyntagil.ru. В результате большинство спецпереселенцев превратилось в инвалидов. Далее комиссия заключает: "В силу указанных выше причин, выполнение спецпереселенцами норм выработки было, естественно, невозможным. Однако местные партийные и лесозаготовительные организации, не осознав важности утраты в будущем мускульной силы спецпереселенцев, фактически составляющих кадр постоянной рабсилы на лесозаготовках, вместо создания для них надлежащих условий, гарантирующих хотя бы повышение производительности труда спецпереселенцев, стали на путь резких репрессий". Вслед за этим перечислялись варварские издевательства над людьми, которые схожи с "работой" фашистского гестапо, и делался вывод: "Все эти беспричинные издевательства в основном сводились к физическому истреблению спецпереселенцев…" При этом ОГПУ всячески пыталось обелить комендантов спецпоселков, обвиняя во всем (вероятно, вполне закономерно) секретаря райкома партии. Тем не менее, репрессии против бунтовавших поселенцев осуществлялись именно с ведома работников карательного ведомства.
В постановлении бюро Уральского обкома ВКП(б) намечались меры по улучшению хозяйственного использования спецпереселенцев: проведения учета их по производственной квалификации, ускорение строительства жилья силами самих переселенцев, введение сдельно-премиальной оплаты труда на строительстве, обеспечение завоза стройматериалов и инструментов, более разумный выбор мест для строительства, погашения задолженности по зарплате спецпереселенцев, введение учета труда по индивидуальным трудовым книжкам, запрет на разбазаривание продовольственных фондов, предназначенных для выселенных, разрешение иметь подсобное хозяйство и огороды, постановка вопроса об освобождении спецпереселенцев на 2-3 года от заготовки мяса, масла и яиц для государства, развитие кустарных промыслов, улучшение культурно-бытового и медицинского обслуживания, привлечение к ответственности виновных в преступном отношении к раскулаченным. Однако подобные "красивые" постановления не могли избавить спецпереселенцев от советской каторги, ибо в основе всей политики партии стояла ненависть к человеку, названному "врагом" в политических целях. Сами название документов, связанных с раскулачиванием, говорят о нечеловеческом к ним отношении. Вот перед нами достаточно емкий материал о спецпереселенцах в трестах Ураллеспрома с шаблонно-бездушным подзаголовком "Из сведений о балансе спецпереселенческой массы" (30 октября 1931 г.). Начинается он с сетований на плохой учет выселенных, проявления "заботы" о точном учете трудспособных и напоминанием о том, какие важные задачи по колонизации и освоению северного края предстоит решить с помощью спецпереселенцев. В документе особо подчеркнуто, что председателям райисполкомов и директорам ЛПХ "дана определенная и твердая директива уделять исключительное внимание правильному расселению спецпереселенцев и их хозобустраиванию". Тем не менее все эти строгие директивы в реальности мало что значили, и безобразия в обустройстве и организации их труда оставались прежними. Отмечается, что прошлогодний опыт организации принудительной работы спецпереселенцев в виде артелей, уравнительный принцип оплаты труда, длительные ее задержки и огромные вычеты, не создавали стимула к повышению производительности труда. Выход авторы документа видят в переходе на бригадный (арендный) метод работы, который приводит к повышению норм выработки. Там, где применялся этот метод, средняя выработка поднялась с 1,64 м3 (январь) до 3,88 м3 (апрель), "что составляет 85 % нормы выработки, установленной Ураллеспромом…" Кое-где удавалось вырабатывать 4-5 м3. Тем не менее, спецпереселенцы неохотно переходили к бригадному методу, фактически продолжая работу артелями. Отсутствие элементарных жилищных условий и множество других бед приводили к низкой трудовой дисциплине, падению численности трудоспособных и занятых на основных работах. По мнению авторов, виновниками этого являются ЛПХ331.
Докладная записка "О состоянии спецпереселенцев, расселенных в Уральской области" от 1 марта 1932 г. показывает некий прогресс в их обустройстве и производительности труда. Наконец-то отмечаются сдвиги в строительстве жилья и встречаются ранее неведомые спецпереселенцам слова - "световая площадь", "клуб", "красный уголок" и т. п. В документе подробно анализируется культурно-воспитательная работа, говорится о проблемах образования, педкадров для школ, работе библиотек, перечисляется шесть названий кружков при школах. С точностью до человека авторы указывают необходимое количество пайков, проявляется забота о быстром пополнении фондов снабжения и дополнительных ассигнованиях на бесплатное детское питание для яслей и школ. В документе отдельно анализируются вопросы, связанные с положением спецпереселенцев в лесопромышленности и на промышленных предприятиях, отмечается улучшение ситуации с питанием, одеждой, организацией труда и учетом спецпереселенцев в "промышленной группе". Согласно аналитической записке, произошли позитивные изменения в организации труда, отношении поселенцев к работе, приведшие к повышению производительности труда и норм выработки. В чем же секрет этих изменений, какие открытия сделали партийные, советские и карательные органы в "перековке" кулака? Оказывается, все очень просто: "режим рабочего времени и выходные дни установлены и соблюдаются наравне с вольнонаемными рабочими", "нормы выработки для спецпереселенцев установлены одинаковые (наконец-то признаны, что у них те же руки и ноги, что у обычных людей) с вольнонаемными", выросло число бригад, развивается ударничество и соревнование между ними, утверждается практика премирования как бригад, так и отдельных работающих. В результате, создав спецпереселенцам более-менее приемлемые условия труда и жизни, власти сумели снизить прогулы до 1-2 %.
С весны 1932 г. началось наделение спецпереселенцев землей. Люди показали свое умение работать. Одним из позитивных примеров стала организация неуставной артели "Новый путь" на прииске Красный Горняк в 40 км от Нижнего Тагила. В августе 1931 г. на прииски Красный Урал, Метелев Лог и Красный Горняк привезли 280 семей спецпереселенцев из Кунгурского района. Выселенные крестьяне создали животноводческую сельскохозяйственную артель, где в феврале 1932 г. числилось 129 чел. В
1935 г. они переименовали артель в колхоз "Имени VII съезда Советов". При умелом руководстве своего председателя М. Ф. Борисова (из "кулаков") к
1936 г. они добились высокой производительности труда, став первым по благосостоянию среди всех колхозов Висимского района. На одного человека в среднем выходило 300 трудодней.
Однако больше было других примеров. По воспоминаниям жителя д. Сулем (60-70 км от Нижнего Тагила), летом 1930 г. к ним привезли раскулаченных с Кубани - 80 семей. После долгих мытарств они создали колхоз и построили деревню Щербаки. Как отмечал очевидец, "урожаи у них были плохие, так как по реке Сулем начинались ранние заморозки и зерновые не успевали созревать. Мужики были трудолюбивые и умные, они могли побороть все трудности на своем пути, но их советы во внимание не принимались…" Ими командовал совершенно недалекий человек из местных комсомольцев. В результате "за пять лет жизни в Щербаках добрая половина людей умерла с голоду от болезней" и к середине 1930-х гг. оставшиеся в живых покинули деревню.
Анализ документа о трудовом использовании спецпереселенцев в конце 1933 г. позволяет увидеть наметившуюся позитивную тенденцию в изменении их положения и повышении производительности труда. Однако его составители - начальник Отдела спецпереселенцев ПП ОГПУ Урала Мовшензон и начальник второго отделения Шмелев - говоря на советском "новоязе" (призванном скрыть, а не прояснить истину), проявляют достаточную осведомленность и понимание происходящего. В выводах они пишут: "Несмотря на то, что в большинстве хозорганизаций спецрабсила имеет решающее значение на выполнение производственной программы - в промышленных предприятиях вес спецпереселенцев от 40 до 80 % и в лесных от 50 до 95 % - все-таки некоторые хозорганы не считают необходимым правильно организовывать труд спецпереселенцев, вести наблюдение и учет за выполняемой работой… Кроме того, предлагается учесть, что если спецпереселенцы при всех неблагоприятных условиях -обсчетах, обмерах, при постоянных перебросках разутые, раздетые, работая самотеком - зачастую выполняют и перевыполняют нормы выработки, то каковая будет производительность и эффективность их работы при устранении данных недостатков". Еще дальше в анализе состоянии спецссылки пошел секретарь Свердловского обкома ВКП(б) И. Д. Кабаков на оперативном совещании райкомендантов ОСП ПП ОГПУ 26 июня 1934 г. Он говорил: "Средств на спецссылку израсходовано больше, чем нужно, а в результате эффективности израсходования средств самые ничтожные. Побеги не сокращаются, а даже увеличиваются… От хорошего не побежишь… Здесь разговаривали относительно того, что помещения "плохие", потолки обваливаются, то, другое, третье. Уверяю вас, эти же люди, скажи им, что они сегодня свободны, в том селе, откуда их взяли и куда разрешается ехать, бревна им никто не даст, а через год дом будет построен… Стена валится, потолок проваливается, окна бьются, и палец о палец не ударяется. Это потому, что человек не полюбил своего места и он считает, что здесь он временно живет, не оброс…" То, что сказал Кабаков, исключительно точно и, наверное, принадлежит к "опасным мыслям" того времени. Но истина лежит еще глубже, ибо весь народ в СССР оказался в состоянии спецссылки, был лишен естественных стимулов к труду и лучшей жизни. Потому и провалился к 1933 г. план первой пятилетки, цифры сельскохозяйственного производства в стране упали по всем показателям, а в городах была введена карточная система снабжения.
Анализируя условия жизни и труда спецпереселенцев, лишний раз убеждаешься в том, насколько неэффективна социалистическая организация труда. Партия и государство, поставив задачи перехода к коллективному хозяйству в деревне и обеспечения рабочей силой индустриальных строек, решили их преступно-авантюристическими средствами. Огромная трудовая армия раскулаченных, не обеспеченная надлежащими условиями быта и труда, буквально растаяла в уральской тайге. Хотя ни в одном партийном документе не говорилось прямо о физическом уничтожении крестьян, фактически состоялось массовое истребление людей, погибавших от холода, голода, морально-психологического стресса и физического насилия комендантского актива спецпоселков. Принудительная система организации труда давала очень низкую производительность и поэтому, начиная с середины 1930-х гг., государство стало проявлять "заботу" о спецпереселенцах, приближая условия их труда к категории вольнонаемных рабочих. Сельское хозяйство в результате этого эксперимента было развалено и кое-как выправилось к концу 1930-х гг. Тем не менее, ценой огромных человеческих жертв, индустриализация на Урале была обеспечена дешевой рабочей силой и привела к значительным социально-экономическим изменениям в Нижнетагильском регионе. Все эти изменения не принесли зажиточной и благополучной жизни советским людям, так как движение к цели с помощью дьявольских средств могло привести только к нечеловеческой цели. Уральская природа понесла многие невосполнимые потери: были безвозвратно утеряны массивы лесов, загублены многие реки и водоемы, построены уродливые города с индустриальными монстрами в центре, отравляющие своим дыханием все живое на десятки километров, барачно-социалистическая застройка, воплотившаяся первоначально в деревянных бараках, затем, почти в том же виде, перешла в каменную архитектуру. Но главное, была загублена человеческая душа.
По материалам "Истории репрессий в Нижнетагильском регионе Урала. 1920-е – начало 1950-х гг." Кириллов В.М. Нижний Тагил: Урал. гос. пед. ун-т, Нижнетагильский гос. пед. ин-т, 1996.