Глава 5. Алтайский интерес Акинфия
Отменно был налажен сбор сведений у Акинфия Демидова. Годами безвыездно жил в Невьянске, но ведал обо всем, что творилось не только на Урале. Кто и зачем за Камень ушел и с чем намерен вернуться. Бдительная рать демидовских приказчиков никого не оставляла без внимания.
Поиски руд на Алтае велись давно. Еще в 1721 году Федор Инютин подвергся розыску по инициативе В.Н. Татищева, но бежал и скрылся у Акинфия Демидова на Невьянском заводе, откуда "выдачи", как заметил Татищев, "никогда не бывает". К первооткрывателям рудных месторождений на Алтае относят Степана Костылева и сына тобольского казака Михаила Волкова. К 1723 году об алтайском серебре знали уже в Берг-коллегии. О серебре на Алтае знал и Демидов. Но не ведал, как к нему подступиться – мешал вездесущий Татищев. Демидов послал на Алтай собственных рудознатцев, и те вернулись в Невьянск с рудой.
Теперь заводчик осмелел, он дождался своего часа: Татищева снова нет на Урале, в 1726 году он находился в Швеции. Акинфий Демидов выходит на прямой разговор с Екатериной I и подает письменное прошение, в начале его напоминая, что Петром I было повелено Демидовым "к приискам медных и других руд иметь охоту" и строить заводы. Он сообщает, что обнаружил в Томском и Кузнецком уездах восемь рудных мест и просит разрешения "на тех местах медную руду копать и заводы заводить".
Именитый заводчик привез образцы руд в Петербург и поднес 1 января 1726 года императрице и Якову Брюсу. При этом он указал уже девять пунктов, где обнаружена медная руда на Алтае.
Четвертого февраля появляется второе прошение Акинфия, где он хлопочет о разрешении вступить в компанию с ним генералу Геннину. Тот обладал большой информацией о находках рудознатцев. В том же заявлении Демидов просит о разрешении добывать не только медные руды: "ежели где приищутся впредь... серебряные, золотые руды, чтоб нам копать их, а другим в тех местах для копки руд и построения заводов мест не отводить" (14, с. 61).
16 февраля судьба алтайских месторождений решена в пользу А.Н. Демидова. Он получил самые выгодные привилегии, застолбил Алтай, узаконил свои притязания. Позволительный указ он получил 24 февраля 1726 г., а завод уже был. В 1725 году на речке Локтевке Акинфий Никитич построил первый на Алтае медеплавильный Колывано-Воскресенский завод, который впоследствии и дал название всей группе горных заводов Алтая. Этот завод был перенесен на речку Белую в 1727 году. Поиски руд в этом районе продолжались и после пуска завода. А.Н. Демидов позже основал Барнаульский (1740) и Шульбинский (1744) заводы, где работали приписные крестьяне (14, с. 7).
Построенный медеплавильный завод выдавал черновую медь. Предприниматель возил очищать ее на Невьянский завод. Зачем такие перевозки рачительному хозяину? Оказывается, заводчик отчитывался перед Берг-коллегией только о выплавке алтайской черновой меди, а при очистке ее на Урале извлекали чистое серебро.
Пробирный мастер Берг-коллегии Иван Шлаттер анализом алтайской руды обнаруживает в ней серебро. Эта новость, по словам писателя и алтайского краеведа А.М. Родионова, "теряется в придворном тумане послепетровского времени". Геннин все еще надеется на компаньонство с Демидовым и потому помалкивает. Акинфий время от времени подогревает надежду горного командира подачками, и тому просто невозможно "топить" Демидова, так как доносом он погубит и себя (14, с. 62).
Ревизоры для проверки появляются на Колывани в 1732 году. Они подтверждают, что "в глубине медное содержание переходит в серебряное". Но и этот факт не вызывает в Берг-коллегии никаких решительных действий. Родионов замечает: "С 1729 года Акинфий Демидов – полновластный хозяин на своих Колывано-Воскресенских заводах. И поскольку до Алтая далеко, а до царя высоко, то никто, кроме хозяина, не знает, что творится в Колывани. Жалобы и доносы на его своеволие отскакивают от Акинфия. Он бронирован репутацией поставщика прекрасной меди и железа" (14, с. 62).
В 1734 году на Урал снова приезжает Татищев. Он пишет императрице Анне Иоанновне о рудознатце Степане Костылеве, который "подал другое прошение о золотых и серебряных рудах", объявляя якобы о том, что "на пред сего подавал доношение к генерал-поручику (Геннину. – Н.М.). Токмо такого доношения и записки здесь в Екатеринбургском архиве не явилось" (14, с. 62– 63). Татищев на этот раз располагал широкими полномочиями, имел новую инструкцию императрицы Анны Иоанновны. Касалась она и алтайских заводов: "ежели же усмотрите, что заводы Демидова медные для пользы нашей надобно взять на нас, то оные у него взять" (14, с. 63).
Некоторые новшества, введенные Татищевым, ущемляли интересы заводчиков и в первую очередь самого крупного из них – Акинфия Демидова. Акинфий подает жалобу, в которой говорится, что Татищев не оказывает содействия в заводском деле, а "в распространении и содержании заводов немалые препятствия мне от него происходят" (9, с. 77). Демидов имеет в виду введение должности шихтмейстера для наблюдения за заводскими делами на частных заводах. Надзор со стороны горного начальства тяготил Акинфия, он прилагал все усилия, чтобы избавиться от этого. Демидов вместе с другими заводчиками протестовал против введения школ при заводах, оплате дней, пропущенных по болезни.
Татищев настоял на отобрании и передаче Колывано-Воскресенских заводов в казну вследствие незаконной выплавки серебра. Поводом послужил донос в 1733 году фискала Г. Капустина, который утверждал, что Демидов не платит десятины и торговых пошлин, и к этому добавлял, что "найдена на тех заводах серебряная руда... а ныне тое руду без указа плавить не велено" (2, с. 174). Согласно решению Берг-коллегии, добыча золота и серебра, действительно, не дозволялась частным лицам без особого разрешения правительства.
Началось расследование, и на месте снова появились ревизоры. На Демидова насчитали недоимок свыше 85 тысяч рублей. Доносили, что он дал взятку президенту Коммерц-коллегии П.П. Шафирову в 3000 рублей. Хищник, казалось, сам попал в капкан. Однако Демидов сумел выпутаться. Следствие продолжалось полтора года (с сентября 1733 года по март 1735 года). Всего только два года пробыли Колыванские заводы в казне и снова вернулись к прежнему хозяину. Причем в указе говорилось: "Колыванские заводы отдать обратно Акинфию Демидову и впредь Татищеву вовсе не ведать заводами его нигде" (14, с. 63).
Родионов восклицает: "Какими рычагами действовал Акинфий Демидов, получая, как никто другой в России, права и привилегии, выходя сухим из воды, – все это остается тайной русского двора" (14, с. 63).
Кое-что из тайн "русского двора" историкам удалось выяснить. Помощь в этом конкретном деле с Колыванским заводом оказал за крупную взятку всесильный временщик Э.И. Бирон, обер-камергер Анны Иоанновны. Именно Бирон участвовал в окончательном решении вопроса в комиссии о горных делах по доносам на Демидова. Здесь Бирон узнал опального заводчика, познакомился с ним близко и с того времени сделался его покровителем. "Это совершенно понятно, – пишет историк В.И. Рожков, – так как Бирон с самого прибытия своего в Россию особенно обращал внимание на все доходные статьи нашего отечества, и с этого именно времени уже начал протягивать свои корыстные руки к горнопромышленникам, а никто, кроме Акинфия Никитича, не мог лучше объяснить ему о доходности от этой промышленности" (15, с. 344).
Сохранился документ, который прямо показывает, что если сумел заводчик вывернуться из крутых обстоятельств, то обязан не одной своей ловкости, но и даяниям. Бирон не дешево продал свое покровительство. Акинфий заплатил ему 50 000 ефимков под "особливую облигацию". В октябре 1733 года кабинет-министры А. Остерман и А. Черкасский писали, что императрица "изволила отпустить" Демидова в "дом его на те заводы" с тем, что если окажется он нужным следствию, ему будет приказано приехать. До этого ему велено было оставаться в Петербурге (15, с. 346).
Акинфий продолжал наступление на Татищева. В феврале 1736 года он обратился в Кабинет министров с жалобой на новые притеснения Татищева. Действия Демидова через Бирона увенчались успехом. Именным указом от 15 апреля 1736 года Акинфий Демидов вышел из подчинения горной администрации Урала и по его просьбе был передан в ведение Коммерц-коллегии. Позже отменили ненавистную частным заводчикам должность шихтмейстеров. Взятки Бирону и его клеврету Шембергу обеспечили удовлетворение просьб заводчика. Шембергу Демидов предоставил свой дом на Васильевском острове в Петербурге, купленный им в 1726 году у графа П. Апраксина за 10 000 рублей. Татищев был принесен в жертву уральскому промышленному магнату. При этом можно видеть закономерность: из каждой опасности от доносов на его неправедные действия Акинфий Демидов выходил с новыми привилегиями. Татищев был уволен и переведен в 1737 году на другой пост в Оренбург.
На этом завоевания Демидова не кончились. Он продолжал получать от правительства различные льготы. В 1740 году ему был пожалован чин статского советника "за размножения рудокопных заводов", а через два года – действительного статского советника с рантом генерал-майора. В марте 1740 года Демидову возвратили мастеров, взятых у него на казенные заводы. В июле того же года Берг-директориум просит сенат об оставлении у Демидова помещичьих крестьян, обучившихся мастерству. На его просьбу об отмежевании лесов к его заводам 8 августа 1740 года последовала положительная резолюция императрицы Анны Иоанновны.
На этом фоне все новых приобретений и выгод выглядит значительным ущербом для Акинфия вторичное и теперь окончательное отобрание в казну Колывано-Воскресенского завода и других его заводов на Алтае. Поводом явился новый донос о нахождении на алтайских его рудниках не только меди, но и серебра. На этот раз сложилась особо опасная ситуация.
Акинфий Демидов самолично явился в столицу. В феврале 1744 года, "получа высочайший случай" представиться императрице Елизавете Петровне, он поднес ее величеству слиток чистого серебра весом в 27 фунтов 8 золотников. На словах заводчик объяснил, что слиток этот получен из 233 пудов черной меди, выплавленной на его Колыванском заводе по многим плавкам. Поднося подарок, заводчик Демидов просил государыню, во-первых: "для подлинного освидетельствования рудных месторождений в Колывани послать сведущего доверенного чиновника" и во-вторых "чтобы ему, Демидову, быть со всеми заводами, и с детьми его и со всеми мастеровыми и работными людьми, под ведением единственно Высочайшего кабинета". На что он и получил милостивое высокомонаршее обещание (15, с. 327).
Так писал Демидов на другой день после приема у государыни влиятельному сановнику барону И.А Черкасову. Это был ловкий и дальновидный ход! Демидов получил указ о невиданных доселе привилегиях. Неожиданным подарком и объявлением серебра Акинфий Демидов спешил упредить действия комиссии и первому сделать сообщение, да еще попутно выхлопотать себе новые льготы.
Дело Демидова решалось помимо Барг-коллегии, ее мнения не спрашивали ни в выборе "сведущего чиновника", ни в составлении для него инструкции. Все дело взял в свои руки Черкасов и вел его в полном согласии с заводчиком. Тем не менее алтайские заводы отобрали в казну. Однако других наказаний для заводчика не последовало. Известной компенсацией за отдачу заводов явился именной указ от 24 июля 1744 года. Акинфий Демидов получил беспрецедентные льготы, его ставят в исключительно привилегированное положение.
Теперь он мог хозяйничать на Урале бесконтрольно, фактически безнаказанно, считаясь лишь со своей покладистой совестью. Отныне ни коллегия, ни даже сенат не могли решать ни одного вопроса, касающегося Демидова, без ведома императрицы. Указ предписывал: "ежели где до него, Акинфия Демидова, будет касаться, какие дела или от кого будет в чем на него челобитье, о том наперед доносить е.и.в. (ее императорскому величеству), понеже е.и.в. за его верные е.и.в. службы в собственной протекции и защищении содержать имеет" (2, с. 179).
К концу жизни заводчик достиг вершины успеха. На полотне кисти художника Г. Гроота уже не мужик, а вельможа. Изображен во французском шитом золотом камзоле модного покроя. Кружевное жабо и манжеты с кружевами. На голове парик. Лицо бритое, с наметившимся вторым подбородком. Контуры лица круглее и мягче, чем у отца, похожести вообще нет. Беспощадно жесткие, умные глаза. Над губой кошачьи, как у Петра I, усы. Многие отмечают некоторое сходство Акинфия с грозным императором. Может быть, это было намеренное подражание кумиру?
Таким выглядел Акинфий Демидов, самый одаренный представитель династии за всю двухвековую ее историю. Отца он превзошел организаторскими способностями и достигнутыми в заводском строительстве результатами.
Если Никита Демидов родился и скончался в Туле, жил и действовал в царствование Петра I, то его сын захватил царствование пяти царей и императриц – время переходное и бурное. Однако это не помешало ему добиться огромных результатов. К концу жизни он имел 25 заводов. К середине XVIII века все Демидовы владели 39 заводами, землей и крепостными крестьянами свыше 13 тысяч душ мужского пола. Общее число работавших на Акинфия Демидова крестьян составляло 38 тысяч душ мужского пола. В середине XVIII века заводы Демидовых давали свыше 40 процентов чугуна России.
С.Г. Струмилин приводит оценку имущества всех наследников Никиты Демидова к 1745 году: у них было 32 завода общей стоимостью не менее 600 тысяч рублей. По сравнению со стоимостью первого из его заводов в Туле (4500 рублей к 1701 году) за 45 лет произошел рост в 133 раза. Однако если учесть, что обогащение шло не только за счет постройки заводов, но и путем приобретения новых земель и лесов, приписки многих душ работных и крестьян, то фактические темпы накопления были еще в несколько раз выше. Никита и Акинфий Демидовы за неполные полвека умножили свое состояние в 930 раз (1, с. 220).
"Грандиозные успехи Акинфия Демидова, – пишет Н.И. Павленко, – связаны с исключительно благоприятными условиями, в которых действовал этот незаурядный организатор производства. Ни один из промышленников недворянского происхождения за всю историю металлургии XVII века не пользовался такими льготами и привилегиями, какие были предоставлены Акинфию Демидову" (9, с. 161).
Указ императрицы, данный за год до смерти Акинфия, явился венцом потока благодеяний. Плодами достигнутого предстояло воспользоваться наследникам, трем сыновьям Акинфия. Но тоска точила заводчика в последние годы: он чувствовал близкую старость, а сыновья не проявляли приверженности продолжать начатое дело. Старший, Прокопий, посланный в Москву обучаться нужным наукам и освоиться в кругах "золотой молодежи", не захотел возвращаться к делам. Он проводил время в праздности и скор был только на попойки да дикие выходки на потеху всей Москве. Григорий, правда, не буян, но бездельем занялся – прутики да цветики сажает. Отец как-то всерьез пригрозил: не одумаешься – не обессудь, прокляну и лишу наследства. Григорий промолчал, угрозы не испугался и продолжал делать по-своему. Воля у него оказалась твердая – демидовская, в деда и отца. Так и отступился Акинфий, даже заезжать к сыну в Соликамск перестал. Больше надежды было на младшего Никиту.
Еще при жизни Акинфий, по примеру своего отца, решил ограничить права двух сыновей на наследство и передать все заводы вместе с обслуживающими их вотчинами в руки младшего сына. Объяснил он это тем, что старшие дети не имеют охоты к "размножению и содержанию заводов" и, несмотря на уговоры, "и поныне в правление оных заводов не вступают" (9, с. 86).
Неприязненные семейные отношения духовная Акинфия Никитича отразила вполне. По ней каждый из сыновей получал недвижимого, "что по достоинству и каждого искусству и прилежности принадлежит иметь". Младшему Никите причиталось получить все, "что за тем вышеписанным двум первым моим сыновьям разделом за мною ныне осталось", т.е. все медные и железные заводы, вотчины, дома, недвижимое имение, не только имеющееся в наличии, но и то, что "впредь по смерть мою... присовокупить могу" (9, с. 86).
Однако воля Акинфия Никитича не была выполнена. Пятого августа 1745 года на Каме, у села Яцкое Устье, в пути от Казани до Урала, основатель и грозный властелин многих уральских заводов Акинфий Никитич Демидов внезапно скончался. Так как имение Демидова – "все суть государственная польза", то императрица Елизавета Петровна сочла необходимым вмешаться в распоряжение о его разделе. 30 сентября того же года последовал именной указ президенту Берг-коллегии возглавить комиссию по разделу оставшегося имущества, ибо "ево дети еще при нем роптали, что неравно разделены, а ныне могут быть ими и явные вражды, чрез которое их несогласие не токмо все заводы потеряны быть могут, но и деревни, коих немалое число за ним было, в крайнее разорение придут". Составление описи имущества А.Н. Демидова и разделение его на три равные части заняло много времени. Братья, окончательно поссорившиеся между собою, вступили во владение своими частями только 1 мая 1758 года, то есть почти через 13 лет! Все наследие Акинфия Никитича оценивалось примерно в 2,8 миллиона рублей (1, с. 220).