Батмановы

    Воспоминания моего детства и юности связаны с семьей Алексея Никифоровича и Александры Владимировны Батмановых. Я думаю, что это очень типичная семья, тесно связанная с революционным движением второй половины XIX в. Они начинали с участия в попытках произвести народническую революцию, подвергались опалам царской власти, нередко отходили от революции, оставаясь просветителями в духе Чернышевского и Добролюбова. Другая их часть принимала активное участие в легальной борьбе с существующим строем, за что также подвергалась всевозможным репрессиям. Часть стариков дожила до Октябрьской революции, как и второе поколение этих семей (дети Батмановых). Перейдем к рассказу о семье Батмановых и начнем с исторических справок. Они предоставлены мне одним из детей Батмановых, единственным из оставшихся в живых членов этой семьи Владимиром Батмановым - крупнейшим ученым-фенологом, отпраздновавшим в 1970 г. свой 70-летний юбилей.

    Алексей Никифорович Батманов родился в год освобождения крестьян — 1861 г. — на севере Урала в Туринских рудниках, где и провел свое детство.

    Его отец, титулярный советник, был женат два раза, и Алексей Никифорович - сын его второй жены Антонины Евграфовны. С детских лет я помню эту старушку, часто бывавшую у Батмановых. Судя по воспоминаниям Владимира Батманова, отец его получил прекрасное домашнее образование. С ним занимались, начиная с 1868 г., местные образованные интеллигенты: гувернантка в одной из семей инженера А. А. Горшкова, жена инженера Черкасова, дочь дяди Алексея Никифоровича. Круг Нижнетуринской интеллигенции был достаточно широк и интересен. Алексей Никифорович мог встречаться там, например, с писателем Черкасовым, автором интереснейших "Записок охотника из восточной Сибири". Занимался с Алексеем Никифоровичем и некто Караваев, дядя Александра Львовича, лидер трудовой группы одной из Государственных Дум.

    Следующим этапом была Екатеринбургская гимназия (директор Я. И. Предтеченский). Алексей Никифорович окончил ее, по-видимому, в 1882 г. Помню, он рассказывал мне, что в гимназии было сильное брожение учащихся против чрезмерного увлечения классицизмом и мертвыми языками. Очень важно, что уже в гимназические годы Алексей Никифорович увлекается чтением "Исторических писем" Миртова-Лаврова и его журналом "Вперед".

    В 1882 г. Алексей Никифорович поступает в Петербургский университет, но не заканчивает его в связи с арестом в 1884 г. По воспоминаниям Владимира Алексеевича, арест Алексея Никифоровича, чуть ли не был связан с арестом знаменитого народовольца Г. А. Лопатина. Лопатин в эти годы пытался воссоздать разгромленную царизмом "Народную волю", но был арестован и заточен в Шлиссельбургскую крепость, где просидел до 1905 г. Очень значительна фраза в воспоминаниях Владимира Алексеевича Батманова о том, что "более существенное обвинение жандармам осталось неизвестным", значит, молодым народовольцам удалось скрыть уличающие их следы. После Петербурга последовала ссылка в Казань (1884—1885 гг.), где опять арестован. После годичного пребывания в казанской тюрьме, он попадает в ссылку в Шенхурск Архангельской губернии (1886-1889 гг). Собственно говоря, этим и заканчивается революционно-тюремный период в жизни Алексея Никифоровича.

    Уже в Петербурге Алексей Никифорович встречается с Александрой Владимировной Земляницыной. Их брак заключается, по-видимому, в 1884 г.

    Очень характерна история семьи Земляницыных. Отец Александры и Надежды Владимировны Земляницыных был священник. После духовной семинарии он по необходимости сделался попом, как пишет его дочь Надежда Владимировна. Но, не удовлетворяясь своей деятельностью, заводит знакомство с политическими ссыльными, организует библиотеку и школу (за свой счет), в результате чего у него возникают постоянные недоразумения с начальством. Сослуживцы не терпят его за бескорыстие. Своеобразный церковный деятель начинает с горя пить и преждевременно погибает от алкоголизма.

    Надежда Владимировна пишет в своих воспоминаниях, что в семье была крайне тяжелая атмосфера. Отец хотел, чтобы дочери получили высшее образование. Несмотря на протесты матери, он увозит Александру Владимировну для поступления на Бестужевские курсы. На последнем курсе Александра Владимировна была арестована и около года сидела в доме предварительного заключения. Уже во время пребывания на Бестужевских курсах Александра Владимировна встречается с Алексеем Никифоровичем и выходит за него замуж. Они вместе попадают в ссылку в Архангельскую губернию и вместе же возвращаются в Екатеринбург после ссылки с недавно родившимся сыном Борисом. Я помню, как полушутливо-полусерьезно она объясняла мне, тогда подростку, что Борис для нее звучало всегда как призыв - "Борись". Увы, Борис не стал борцом, был очень замкнутым, нелюдимым человеком, погруженным всегда в книги и никогда не думавшим о той общественной борьбе, которая вдохновляла в юности его родителей. Отцы и дети очень отличались в этой семье друг от друга, однако отцы сделали все, чтобы передать свою культуру детям. После приезда в Екатеринбург Алексей Никифорович стал работать в нотариате и в конце концов добился того, что получил право иметь собственную нотариальную контору. По-видимому, он имел от отца небольшой капитал, который был помещен в так называемый "Банк Печенкина" в Екатеринбурге. Этот банк уже на моей памяти "лопнул", и молодой нотариус остался без всяких средств.

    Семья Батмановых была очень большая - старший сын Борис, затем Глеб, за ними дочь Ольга, потом Вячеслав, затем Игорь, Никифор и Владимир — итого семь человек. В семье екатеринбургского купца Перец было пятнадцать человек детей. У нас в семье тоже семь человек: Аня, Борис, Ольга, Анна, Наталья, Таня и еще Таня. Привожу для примера, чтобы показать, что большие семьи были не редкость, не то что теперь. Мы с сестрами с радостью вспоминаем большую Батмановскую семью, с которой мы были особенно дружны в дошкольные и школьные годы. По необходимости Батмановы занимали очень большие квартиры. Обе квартиры, которые мы помним, находились близко от Кафедральной площади.

    Первая квартира, чуть ли не их собственный дом, находилась в двух шагах от Кафедральной площади. Она представляла собой громадный дом с мезонином. Сразу от входа находился громадный зал, помещение нотариальной конторы, далее следовала гостиная, комната Александры Владимировны, через коридор по направлению ко двору находилась большая столовая, в которой стоял непомерной величины большой стол, за которым можно было поместить нескольких таких семей, как батмановская. И я помню, какой величины пироги подавались в дни семейных праздников. Было очень весело, шумно, ребята и свои, и приглашенные галдели, как галчата, а старшие любовно взирали на всю эту празднично настроенную компанию. Из коридора большая лестница вела в мезонин, где было две громадных комнаты, здесь была спальня мальчиков и комната для занятий с множеством книжных шкафчиков для каждого мальчугана отдельно. Комната была увешана географическими картами, на столах лежало несколько географических атласов и исторических альбомов. Вот здесь-то и возникла мысль о создании ребячьего государства "Батмании", с правительством, которое помещалось в этой классной комнате. Так как около дома находились большой двор и сад, то "Батмания" охватывала, кроме дома, и земельные владения, примыкавшие к нему, на которых ставились соответствующие знаки и обозначения. Начерчена была и карта "Батмании". Сколько я помню, управление государством было республиканско-демократическим. Впрочем, иногда возникали и внутренние распри с небольшими драками. Я с радостью принимал скромное участие в этой игре, изредка бывая гостем "Батмании". Давно уже все это было, но, может быть, уже в те годы мы, подростки, мечтали о создании в России правового демократического государства. Помню, как в 1900-х годах мне выписали журнал "Юный читатель", который издавала Анна Яковлевна Малкина-Острогорская, и я писал ей в 1904 г. : "Объясните, пожалуйста, что такое земские соборы?"

    Дружба с детьми Батмановыми началась еще до Чердынского периода моей жизни, когда наиболее близок мне был Глеб Батманов. Его называли почему-то Путя. Вот с этим-то Путей мы и посещали первый детский сад в Екатеринбурге, который открыла передовая женщина — писательница Елизавета Саввишна Голова. Сад находился на другом конце города в собственном доме Елизаветы Саввишны (сколько я помню, наискосок от так называемого Нуровского приюта). По малолетству мы с Путей не могли бы туда ходить пешком и ездили на батмановской лошади. Вспоминаю несколько таких поездок. Зима... яркий солнечный день. Мы живем на Соборной улице в доме № 27 (Пушкинская улица). Я с нетерпением бегаю от окна к окну, но вот, наконец, приближается давно жданная "кошевка" (уральское название розвальных саней, обитых кошмой). Кучером сидит мальчишка лет пятнадцати. Меня одевают в романовский полушубок, нахлобучивают барашковую шапку, надевают валенки, и я бегом мчусь к кошевке. Радостная встреча с Путей, который цитирует мне запомнившийся ему стишок: "Зима, крестьянин торжествуя…". Я до сих пор вспоминаю радостные минуты этой встречи, бодрый зимний день и мохнатую лошаденку, которая еле-еле и далеко не торжествуя доставляет нас в детский сад. Обидно только, что от самого детского сада у меня не осталось почти никаких воспоминаний, может быть потому, что поездки эти продолжались недолго.

    Помню только, что впоследствии родители мои не раз говорили о Елизавете, а может быть, Надежде Саввишне Головой-Гадмер, которая пишет стихи и поэмы. Когда я уехал в Чердынь, Путя умер от тяжелой болезни — крупа. Увы, все это кануло в вечность, хотя было так прекрасно и так радостно. После Чердыни мы стали бывать у Батмановых. Ездили вместе с ними на дачу в летнее время (соленое озеро "Хомутинка", деревня Донок и другие места). Чаще мы бывали у них, реже они у нас. Это тоже характерная черта Батмановых: они очень любили принимать и реже выезжали сами. К нам часто приходил Алексей Никифорович и реже заезжала Александра Владимировна. С Борисом мы часто встречались в Петербургские студенческие годы, я заходил к ним часто во время студенческих каникул, будучи в Екатеринбурге. Вскоре они переехали на новую квартиру на Кафедральной площади. Эта квартира помещалась на втором этаже и была гораздо проще, чем первая. На фасаде по-прежнему висела большая вывеска "Нотариус Батманов". От подъезда вела крутая лестница на второй этаж. Квартира разделялась на две половины коридором. По правую сторону коридора находились контора, гостиная, комната Александры Владимировны и большая детская, по левую сторону коридора был кабинет и еще какая-то комната. Оля жила как будто вместе с матерью. Детская была центром притяжения для меня. Но от "Батмании" уже ничего не осталось. В комнате оказались сгружены пять кроватей сыновей, пять книжных шкафов, у каждого свой, множество всяких коллекций, минералов, бабочек, птичьи чучела. Сказывалось уже увлечение естественными науками, связи с Уральским обществом любителей естествознания. Посреди комнаты стоял большой классный стол. Как всегда, было много новых книг и журналов, которые усиленно поглощались обитателями детской комнаты. Нас, ребят, привлекала Рождественская елка, которая устраивалась в помещении нотариальной конторы. Елка была обычно большая, вся увешанная красивыми разнообразными игрушками. Около елки сейчас же затевались хороводы с пением веселых песенок. Заметное место на Рождественском вечере занимало чтение стихов. Год от года стихи становились все серьезнее. Часто читались стихи Некрасова, Никитина, с известным народническим оттенком. Взрослые тоже принимали участие в Рождественском вечере. Иногда появлялась Надежда Владимировна Земляницына, которая вносила живую струю веселости. После елки иногда собирались в детской, где рассматривали полученные подарки, чаще всего книги. Помню, что среди полученных мною книг были Диккенс, Гюго, Купер. Диккенс вообще играл большую роль в Батмановской семье. Летом, когда мы с Батмановыми жили на даче, чтение Диккенса затягивалось на многие дни, и именно это обстоятельство доставляло большое удовольствие ребятам. Мы входили в мир Диккенсовых героев, переживали вместе с ними трудности и радости жизни.

    На елках читали иногда стихи и взрослые. Помню прекрасное чтение басен доктором Михаилом Ивановичем Догадовым. На Рождество устраивались иногда большие детские вечера и в семье Догадовых, даже с постановкой каких-нибудь пьес. У Михаила Ивановича было двое детей — Вера и Вася, оба очень одаренные и талантливые. На елках у Батмановых бывала часто семья Колосовых. Михаил Антонович Колосов был домашний учитель, он репетиторствовал и готовил к экзаменам в средние учебные заведения. Дети Михаила Антоновича, Лиза и Юлий, были частыми посетителями семьи Батмановых. Юлий очень увлекался естественными науками, зачитывался популярными книжками Лункевича, Реклю, Брема. Борис Батманов читал много по истории, а младший, Володя, с детства увлекался собиранием коллекций бабочек и жуков

    Нужно сказать еще несколько слов про совместные летние поездки на дачу. Когда сейчас в Москве говорят о дачах, то обычно имеют в виду какой-нибудь загородный, лежащий близко от Москвы поселок, соединенный с Москвой железной дорогой или пароходным сообщением. Все это в расчете на родителей, занятых в городе. Наши дачные поездки организовывались совершенно иначе. Обычно выбирался какой-нибудь далеко лежащий пункт - деревня на реке Исети, поселок на берегу Соленого озера. Снимались две деревенские избы, и в них размещались два дружественных семейства. Иногда бывало даже и общее питание. Ежедневно практиковались совместные прогулки в лес собирать ягоды и грибы, что было очень весело. В июле месяце праздновались именины - 2-го Ольги (две имениницы), 15-го — Владимира и 24-го - Бориса.

    С Батмановыми ездила Александра Владимировна, а с нами мама, которая как учительница имела летний отпуск.

    Супруги Батмановы проявляли большую активность в делах просвещения. Именно их усилиями совместно с Елизаветой Михайловной Кремлевой была организована в городе общественная библиотека им. В. Г. Белинского. Я и мои сестры пользовались книгами из этой библиотеки. В семье Батмановых часто бывала сестра Александры Владимировны - Надежда Владимировна, революционер-просветитель, с юности усвоившая идеи лавризма. В подпольной организации она, по-видимому, не работала, но всю жизнь занималась пропагандой передовых революционных идей. Она в 1884 г. окончила женскую Екатеринбургскую гимназию, поступила учительницей в Земство, но по доносу была уволена. Через год после работы в Невьянской школе Надежда Владимировна уехала в Казань на фельдшерские курсы (окончила их в 1892 г.). В Казани Надежда Владимировна занималась революционной работой. Затем она работала на Уральских заводах, в 1899 г. поступила в Медицинский институт (окончила его в 1904 г.). Работала врачом. Будучи в Саратовской губернии, вместе с группой врачей вступила в конфликт с губернатором Петром Столыпиным; была выслана и подвержена жесточайшему избиению казаками (нагайками). В 1905 г. участвовала в заседаниях съезда врачей, потом работала в Вятской, Уфимской и Пермской губерниях. Почти на каждой из этих служб Надежда Владимировна вступала в конфликт с местным начальством или земством, которые преследовали ее за общественно-политические выступления и за пропаганду своих взглядов.

    Я нарочно привел отрывочные сведения о частой перемене мест службы Надежды Владимировны, чтобы показать, как неустойчив был ее служебный путь. Это был революционер-практик и одиночка, всю жизнь боровшийся за правду, как она ее понимала, и защищавший достоинство врача и интересы местного населения.

    В семье Батмановых я познакомился с другим крупным уральским революционером, Клавдией Тимофеевной Новгородцевой, впоследствии Свердловой. В 1904—1905 гг. она работала приказчицей в книжном магазине Клушиной. Моя мать, будучи библиотекарем во 2-й женской гимназии, часто покупала книги в этом магазине, и я в 1904—1905 гг. неоднократно покупал там литературу революционного содержания. Служащие магазина придерживались определенных социал-демократических взглядов. На другой стороне Главного проспекта был магазин В. Буйницкого, где продавалась по-преимуществу социал-революционная литература. С Клавдией Тимофеевной я нередко беседовал на общественные темы, возможно, даже иногда поддавался ее влиянию.

    Помню, когда появился манифест 1905 года, отец, обрадованный его появлению, сказал мне: "Ты счастливый человек, ты будешь жить в свободной стране", а я в ответ ему выпалил: "Помазали Вас, либералов, по губам, а Вы и верите". Помню, что эта сентенция была произнесена под явным влиянием беседы с Клавдией Тимофеевной. Отец обиделся на меня, и мне скоро стало жаль его, последовательного либерала, верившего в путь реформ и решительно отрицавшего путь революции.

    Запомнились мне кратковременные встречи с Юлием и его сестрами, убежденными большевичками. Они работали в библиотеке им. Решетникова, расположенной на рабочей окраине города, около Плешивой горы. В библиотеке часто назначали встречи руководящие деятели большевистской партии, и от Юрия Кунея я узнавал об их высказываниях и выступлениях на рабочих собраниях. Одно время эти революционные выступления производили на меня сильное впечатление, но революционером я не стал, решив, что во многом надо разобраться и, главное, поучиться (ведь было мне всего 13—14 лет). Революция 1905 г. произвела на меня, конечно, сильнейшее впечатление и привела к осознанию необходимости серьезного изучения общественных вопросов государственного права и политической экономии.

    Главу о семье Батмановых нельзя не закончить упоминанием об очень характерном явлении - обращении Алексея Никифоровича в православие (как он рассказывал мне сам). Философия материализма его совершенно перестала удовлетворять, нравы радикальной интеллигенции стали казаться ему непривлекательными: к своей общественной деятельности люди нередко подходили с честолюбивыми замыслами, забывались интересы духовные, часто игнорировался нравственный подход к жизни. Идеализм тургеневских героев, по мнению Алексея Никифоровича, уводил в прошлое. В литературе Арцыбашева, Куприна, Кузьмина и многих других стали появляться сексуальные мотивы. Вместо того чтобы бороться с грубыми и пошлыми человеческими страстями, современники наши даже в литературе стали культивировать их. Особняком стоит В. Г. Короленко, который блюдет чистоту общественной нравственности и борется с пошлостью некоторых молодых писателей.

    Однажды, увидев у меня на столе сборник стихов "Волны вечности" издательства Киевского религиозно-философского общества, Алексей Никифорович перелистнул несколько страниц и сказал: "Какая замечательная книга!". Лицо его необыкновенно просияло, и он стал твердить как бы про себя одно из стихотворений Владимира Соловьева.

    Я понял, что в душе Алексея Никифоровича происходит какой-то значительный перелом, но стеснялся расспрашивать его. Прошло еще немного времени, как Александра Владимировна зашла как-то к нам и полушепотом рассказывает маме: "С Алексеем Никифоровичем творится что-то неладное, он часто ходит в церковь, причем не в Кафедральный собор, а в Златоуст, который расположен от нас подальше. Я ужасно боюсь, что он сойдет с ума. Посоветуйте, что делать?". Моя мать, женщина спокойная, с полной уверенностью отвечает ей: "Ведь Вы же терпимый человек, Александра Владимировна. Неужели Вы не допускаете, что могут быть другие взгляды, не согласные с Вами и, может быть, даже непонятные Вам? Вот так и случилось с Алексеем Никифоровичем. Не мешайте только ему одному пережить этот перелом. Поверьте мне, что Алексей Никифорович совершенно нормален". Этим и закончилась беседа двух женщин, старых друзей. Алексей Никифорович остался до самого конца своей жизни верующим человеком. Так и закончилась для меня история дореволюционной "Батмании". О том, что происходило после революции 1917-го года, я расскажу во второй части своих воспоминаний.

 

 

Главная страница