1933 год

    Каждый год в это бурное время приносил что-нибудь новое. В 1933 году в стране проходила паспортизация граждан, требовались новые документы, проверялись метрические свидетельства, выяснялось постоянное местожительство того или иного лица. Мне как ссыльному, угрожала опасность прикрепления меня и семьи к Тюмени. От одной мысли об этом мной овладевала тревога. Екатерина Яковлевна, как человек с более пассивным характером, готова была даже примириться с этим, но я решительно запротестовал и упрашивал Катю перед московской паспортизацией вернуться с Глебом в Москву. Вне Москвы я не представлял себя и семьи.

    Весной 1933 года Катя все же решилась уехать в Москву, оставив Глеба со мной в Тюмени. В Москве она начала хлопотать об устройстве на работу, готовясь к предстоящей паспортизации. Эти хлопоты стоили ей немало волнений. В довершение всего, 11-го апреля 1933 года Глеб заболевает сыпным тифом и в Великую субботу, канун Пасхи, его укладывают в тифозный барак. Сыпняк в это время свирепствовал в Тюмени. Было много смертных случаев. Немало пришлось пережить и Глебу в тифозном бараке. Однажды он проснулся утром, а на койке рядом с ним лежал мертвец, которого не сразу вынесли в коридор. Конечно, я каждый день навещал Глеба, но жизнь делала свое дело. Только тогда, когда наступил кризис, я немножко успокоился. Сообщал о течении болезни Кате.

    В апреле Катя не выдержала и приехала в Тюмень. Глеб уже поправлялся. В середине мая Катя увезла Глеба в Москву. После этого отъезда я не видел Катю и Глеба почти год. Катя, получив паспорт, устроилась на работу в библиотеке и еще подрабатывала, словом, работала свыше сил. Глеб поступил в 4-й класс средней школы.

    С весны 1933 года для меня наступило полное одиночество. Единственное удовлетворение я получал от обширной переписки с Москвой. Летом на Соломенной Сторожке поселилась семья Ани, наш двоюродный брат Олег Мамин с женой Златой и только что родившимся сыном Игорем. Словом, на Соломенной собралось большое общество. Моя теща Ирина Павловна Метелкина этой же весной перебралась к мужу Якову Адриановичу в Ставрополь.

    Огромное удовлетворение доставляли мне в этом году письма Ольги Францевны Маминой. Ей было уже 79 лет, она жила у племянника Бориса Викторовича Гувале в Царском селе, помогая нянчиться с внуками. Своими письмами Ольга Францевна выражала горячее желание хоть как-нибудь рассеять мои и Катины переживания, связанные с паспортизацией. Сама она по-прежнему жила на очень скудном пайке, пытаясь хлопотать о повышении своей пенсии через Союз писателей. Писатель Телешев так же хлопотал о ней, но безрезультатно. Несколько позже Ольга Францевна обращалась с просьбой к М. К. Куприной-Иорданской с той же просьбой, что и к Телешеву, но ничего не выходило… Неожиданным просветом оказалось разрешение продать остававшийся на Стремянной рояль Бехера, подаренный в свое время Ольге Францевне Дмитрием Наркисовичем. Две картины Денисова-Уральского, увезенные Ольгой Францевной со Стремянной улицы, она вскоре же переслала в Екатеринбургский краеведческий музей. Рояль же продала в Ленинграде и на полученные от продажи деньги купила несколько сажен дров и несколько мешков картофеля, чем и обеспечила себе последнюю зиму 1933 г. и часть зимы 1934 г. (она умерла 25 декабря 1934 г. в возрасте 80 лет).

    На Соломенной Сторожке летние жильцы прожили до сентября. После их отъезда Наташа, Катя и Глеб остались на зиму уже одни. Осенью 1933г. пришлось и мне начать свои хлопоты о паспорте. Большие затруднения вызвала потеря моего метрического свидетельства.

    Чтобы чем-нибудь заменить его, я обратился в Свердловск с просьбой к престарелому врачу- гинекологу Василию Михайловичу Онуфриеву (ему было больше 90 лет). В июне 1891 года я родился при его помощи в екатеринбургской лечебнице, которую он содержал в течение многих лет. Василий Михайлович откликнулся на мою просьбу и составил документ, который до известной степени заменял официальную метрику, но мне не пришлось прибегать к помощи этого свидетельства, так как несколько позже метрика была найдена в Москве.

    Подумать только, сколько волнений у заброшенного в Сибирь ссыльного вызвала эта потеря документа, очень важного для получения паспорта. Давно уже нет в живых добрейшего Василия Михайловича, не осталось никого из его семьи, кроме его внука Леонида Муравьева, теперь уже престарелого ученого, живущего на пенсии в Свердловске. Дочь Василия Михайловича, Александра Васильевна, была замужем за судебным работником Муравьевым. Дочь от этого брака живет и сейчас в Москве. Со всей этой семьей мою мать связывали тесные узы любви и дружбы.

    Оставшись в Тюмени один, я продолжал получать всевозможные знаки внимания со стороны старых друзей. Их письма очень облегчили мое одиночество. Так, 26 мая старик Батманов написал о Елизавете Наркисовне: "Она была стойкий человек, и при теперешней расхлябанности это много значит. Ты только представь, что она теперь жила б с тобой в Тюмени и, наверное, ты чувствовал себя куда бодрее". Письма Ольги Францевны продолжали информировать меня о Петербурге. Я очень любил встречаться у Маминых с Е. А. Полетаевым, долгое время преподававшим историю Аленушке. Это был исключительно образованный человек, которому очень мешала жить его хромота (он передвигался на костылях). В октябре Полетаев продолжает быть библиотекарем и читает курс английского языка, которым он прекрасно владеет. Он часто навещает Ольгу Францевну, сообщает ей о своих литературных работах, рассказывает о новостях академической жизни, с которой он связан. К сожалению, в момент написания моих воспоминаний за 1933 г. не были найдены многие письма, хранившиеся у меня в архиве, но основные события 33 года я помню твердо. 1933 год был последним календарным годом моего пребывания в Сибири. В 1932 году начиналось осуществление первой пятилетки в народном хозяйстве. В 1933 году начиналась уже вторая пятилетка народного хозяйства. Я внимательно следил за сообщениями в газетах. В январе 1934 года состоялся XVII съезд, обсуждавший планы на вторую пятилетку. Было признано, что СССР вступил в социалистический строй. На съезде раздавались призывы к бдительности. Участниками съезда были Блюхер (погиб в 1937 г.), Тухачевский (погиб в 1937 г.), Орджоникидзе (покончил с собой в 1937 г.), Рудзутак (погиб в 1938 г.), Бубнов, который настаивал на снижении темпов роста тяжелой промышленности (умер в 1940 г.). Вспоминаю, как в Тюмени ползли слухи о новых арестах, что очень омрачало ссыльную публику; многие боялись не вернуться в назначенный срок.

 

 

Главная страница