Стихи тагильских поэтов о войне

    Накануне 65-летия Великой Победы мы вспомнили о том, что когда гремят пушки, музы молчат. Пример тому – наши земляки Л. Вилкомир и В. Занадворов, в своем последнем бою шагнувшие в бессмертие. А те, кому удалось уцелеть в Великую Отечественную, посвятили свой талант переосмыслению пережитого. В их числе Н. Маркин, М. Созинов, В. Хаин, С.Черных, А. Лир, 0. Зарубин, А. Юрлов и даже Герой Советского Союза М. Жбанов.

    Стихи наших тагильских поэтов, чье творчество не обошла военная тема.

Старые раны

    Депо будто простое – улечься в кровать

    И уснуть до утра беззаботно.

    Нет, его эта ночь будет минами рвать

    И окутывать жижей болотной.

    Ведь ненастье опять. И дожди моросят.

    Тучи низкие влагой нагружены...

    И опять его старые раны болят.

    Ноют кости, в окопах простуженные.

    Это очень мучительно – спать и не спать.

    Боль – глухой фронтовой отголосок –

    Вынуждает вставать, непогоду ругать

    И мигать в темноте папиросой.

    Очень много смертей, очень много утрат,

    Много бед и страданий народа

    Помнит он, на войне погибавший солдат,

    Призывник сорок первого года.

    А вот раны живут и болят, и болят.

    Не позволят они, эти раны,

    Чтобы наших детей, чтобы наших ребят

    Захлестнуло войны ураганом.

    Невозможно, чтоб их опалила война,

    Чтоб дрожали они под ненастье.

    Им расти и взрослеть, им дорога нужна

    Только в мир, только в радость и в счастье.

В Змиеве

    Безлюден город, что не ново:

    все прочь ушли из-под огня.

    И с украинской звучной мовой

    знакомить некому меня.

    Зато язык немецких пушек

    учу наглядно третий день:

    невдалеке стояла груша,

    теперь ее названье – пень.

    А рядом с ней белела хата.

    Теперь там глина да зола...

    Ну, знай же, враг, придет расплата

    тебе за черные дела!

* * *

    Я маленький отросток от корней

    Реликтового пращурова древа.

    Я каждою кровинкою своей

    Обязан им – от нежности до гнева.

    От жажды жить, добро творить стремясь,

    До битв с врагом, задумает который

    Моих корней живительную связь

    Предать огню – леса мои и горы.

    Уралец я, седой абориген.

    Во мне не появляются желанья

    Уйти от предков, от родимых стен

    Пуститься в чужеземные скитанья.

    Я в эту почву очень крепко врос –

    Не оторвать от Нижнего Тагила,

    И не грозит моим корням износ,

    В них новых жизней пробудилась сила.

    Люблю свой город с именем Тагил:

    Его дворцы и ветхие избушки.

    Я в нем почти такой же старожил,

    Как Лисья горка с башней на макушке.

К другу

    Простым куском карандаша

    Ты вызвал к жизни то, что было

    Души основой, а душа,

    Она – моя и наша сила.

    Один у тишины редут,

    Водопроводный кран кукует,

    Ребенок спит. Часы идут

    В такую тишь и ночь такую.

    Куда придут они?

    Бог весть!

    Но в их движенье неустанном

    И слава есть, и смерть, и честь,

    И исцеленье нашим ранам.

    Ты веришь времени. Оно

    Поднимет, думаешь ты, море.

    И, точно свет через окно,

    Признанье принесет, не споря?

    Довольно заблуждаться. Встань!

    Шагнув за скудные пороги,

    Ты выбирай в любую рань

    Одни лишь трудные дороги.

* * *

    Спиной к врагу.

    Горят мозоли.

    А сзади – лающая речь.

    Хотелось зверем выть от боли

    и поперек дороги лечь.

    Давясь отчаянием и страхом,

    опять не выстоять в бою,

    бросались в ярости под траки,

    шли со штыками на броню.

    Но сила –

    взламывала силу.

    Ряды редели от потерь.

    Не сняв сапог, друзья ложились

    в свою последнюю постель.

    Душа,

    как выжженные степи,

    чернее черной ночи день...

    И на виски ложился пепел

    горящих сзади деревень.

Трудный хлеб

    Хотелось:

    крылья грохнуть оземь,

    плуг нацепить – и

    бороздой...

    ... Пахали женщины под озимь

    в степи за взлетной полосой.

    Нам было видно со стоянки,

    еще отчетливей – с крыла,

    как в плечи врезывались лямки,

    как гнулись в поясе тела.

    ...Нас подымали

    рано-рано:

    штабы не спят, война не ждет.

    Еще над дымкою туманов

    мы первый делали полет.

    Перепахав

    бомбежкой цели,

    над женским полем шли домой.

    А женщины?

    Когда ж успели

    пройти три круга бороздой?

    Остановившись кучкой пестрой,

    подняв ладони над лицом,

    смотрели матери и сестры

    таких же,

    как и мы, бойцов.

    В работе страшной не отчаясь,

    забыв весь груз своей беды,

    они считали нас, встречая,

    нас,

    сытых, сильных, молодых.

    Скорбь вырывалась вздохом женщин,

    и стыли слезы на лице,

    когда нас возвращалось меньше

    числа, ушедшего на цель.

    И снова двигались,

    босые,

    голодные,

    вздымая степь...

    Так был ли у тебя,

    Россия,

    когда-нибудь труднее хлеб?!

Говоря по душам

    Ревнуя к давним временам,

    ты прав, рожденный в сорок пятом:

    все лучшее досталось нам –

    погибшим и живым солдатам.

    Но не коснемся тех времен,

    когда, не мысля о привале,

    шелк отступающих знамен

    мы под шинелью укрывали.

    О наступленьях говорю,

    об ожидании сигнала,

    когда закатную зарю

    артподготовка зажигала.

    Когда, свой ожидая срок

    перед атакой неминучей,

    грыз пехотинец сахарок,

    чтоб не пропал – на всякий случай!

    Горюя о чужих сынах,

    молчал угрюмо маршал Жуков,

    танкисты в новых орденах

    глядели из открытых люков.

    Светились, как глаза у вдов,

    медали тусклые – награда

    за оборону городов:

    Москвы, Одессы, Ленинграда.

    Не Шипка, не Бородино, -

    одна из тысячи баталий,

    горели, сплавившись в одно,

    броня и бронза тех медалей.

    Ревнуя к давним временам,

    ты прав: что лучшее, то наше.

    Все лучшее досталось нам,

    Нет даже памятников краше.

    Тебе остались только даль,

    леса, поля, моря, рассветы,

    и наилучшая медаль

    "За оборону всей планеты".

Артполк

    Все отчетливее, яснее

    вырисовываются из мглы

    орудийные батареи,

    зачехленных пушек стволы.

    Тишина, но стволы не дремлют:

    Им лавиною огневой

    неоглядную нашу землю

    прикрывать уже не впервой.

    Кто не видел боев,

    пусть спросит

    дослужившихся до седин,

    что медали сегодня носят

    "За Варшаву" и "За Берлин".

    И расскажут они про грозы

    над позицией артполка,

    как чернели в огне березы

    и кипела зимой река.

    И припомнят о Сталинграде,

    о сражении под Москвой

    и о бешеной канонаде

    над горящей передовой,

    о победах, легендой ставших,

    о единстве солдатских душ,

    о геройстве живых и павших,

    о гвардейском огне "катюш"...

    Пусть послушают молодые

    о былых военных делах...

    И не дремлют стволы стальные

    в тишине, в темноте, в чехлах.

Был день...

    Выл день, как будто грозовой:

    кругом гремело и сверкало,

    а тут еще снарядов вой,

    как вой голодного шакала.

    Спаси меня, окоп родной!

    А он трясется сам от взрыва.

    Нам хватит на двоих одной,

    а минный шквал без перерыва!

    Есть от чего сойти с ума:

    ежесекундно ждешь удара...

    Смерть испугается сама

    такого жуткого кошмара!

    Я, пораженный этим днем,

    и через годы не расстанусь

    со страшной памятью о нем...

    Конечно, если жив останусь.

    Солдат, а сколько этих дней

    хранишь ты в памяти своей.

* * *

    Мы мужали

    в окопах под разрывы

    снарядов.

    И ни мамы, ни папы

    с нами не было рядом.

    Но в тоске или в страхе их не раз

    вспоминали.

    Вот как нам доставались ордена и

    медали!

* * *

    Молись на нее! –

    Это Родина наша!

    Нам предки ее завещали хранить

    С сумою она

    или с полною чашей;

    ты должен ее беззаветно любить!

Старая мельница

    Старая, старая мельница –

    Гулко шумят жернова.

    Как-то, признаться, не верится,

    что в седине голова.

    Старая, старая мельница...

    Сколько на свете живешь?

    Столько пшеница здесь мелется,

    столько здесь мелется рожь.

    Крутятся крылья усталые.

    Ветер колышет траву.

    Прожил, наверно, не мало я,

    сколько еще проживу?

    Мало, увы, к сожалению;

    песней нельзя мне помочь:

    Я отношусь к поколению,

    раз пережившему ночь.

    Старая, старая мельница...

    Гулко шумят жернова.

    Как-то, признаться, не верится,

    что в седине голова.

Воспоминание

    Я воевал

    под Ленинградом.

    Усталость нас

    валила с ног.

    Мой дом стоял

    почти что рядом

    и в то же время

    был далек.

    И разве думать

    мог тогда я

    среди смертей

    и канонад,

    что приведет

    судьба шальная

    меня не скоро

    в Ленинград.

    Пройдут года

    наукой трудной,

    оставив в сердце

    борозду,

    когда опять

    я сыном блудным

    в квартиру старую

    приду.

    Но в той,

    уже чужой квартире,

    я не найду

    своих родных.

    Все преходяще в этом мире

    среди событий

    роковых.

Последнее письмо

    Лишь губами одними

    Бессвязно, все снова и снова

    Я хотел бы твердить,

    Как ты мне дорога...

    Но по правому флангу,

    По славным бойцам Кузнецова

    Ураганный огонь

    Открывают орудья врага.

    Но враги просчитались:

    Не наши –

    фашистские кости

    Под косыми дождями

    Сгниют на ветру без следа.

    И леса зашумят

    На обугленном черном погосте,

    И на пепле развалин

    Поднимутся в рост города.

    Мы четвертые сутки в бою,

    Нам грозит окруженье:

    Танки в тыл просочились,

    И фланг у реки оголен...

    Но тебе я признаюсь,

    Что принято мною решенье,

    И назад не попятится

    вверенный мне батальон...

    Ты прости, что письмо,

    Торопясь, отрываясь, небрежно,

    Я пишу, как мальчишка – дневник

    И как штурман - журнал.

    Вот опять начинается,

    Слышишь: во мраке кромешном

    С третьей скоростью мчится

    Огнем начиненный металл.

    Но со связкой гранат,

    С подожженной бутылкой бензина

    Из окопов бойцы

    выползают навстречу врагу.

    Это смерть пробегает

    по корпусу пламенем синим,

    Как чудовища рушатся

    Танки в огне и дыму.

    Пятый раз в этот день

    Начинают они наступленье,

    Пятый раз в этот день

    Поднимаю бойцов я в штыки,

    Пятый раз в этот день

    Лишь порывом одним

    Вдохновенья

    Мы бросаем врага

    На исходный рубеж у реки!

    В беспрестанных сраженьях

    Ребята мои повзрослели,

    Стали строже и суше

    Скуластые лица бойцов...

    Вот сейчас предо мной

    На помятой кровавой шинели

    Непривычно спокойный

    Лежит лейтенант Кузнецов.

    Он останется в памяти

    Юным, веселым, бесстрашным,

    Что любил по старинке

    Врага принимать на картечь.

    Нам сейчас не до слез:

    Над убитым товарищем нашим

    Начинают орудья

    Надгробную гневную речь.

    Но вот смолкло одно,

    И второе уже замолчало.

    С тылом прервана связь,

    А снаряды приходят к концу,

    Но мы зря не погибнем.

    Сполна мы сочтемся сначала,

    Мы откроем дороги

    Гранате, штыку и свинцу!

    Что за огненный шквал

    Все сметает...

    Я ранен вторично...

    Сколько времени прожито –

    Сутки, минута ли, час?

    Но и левой рукой

    Я умею стрелять на "отлично".

    Но по-прежнему зорок

    мой кровью залившийся глаз.

    Снова лезут, как черти,

    Но им не пройти, не пробиться...

    Это вместе с живыми

    Стучатся убитых сердца:

    Это значит, что детям

    Вовек не придется стыдиться,

    Не придется вовек

    Им украдкой краснеть за отца!

    Я теряю сознанье...

    Прощай. Все кончается просто.

    Но ты слышишь, родная,

    Как дрогнула разом гора?

    Это голос орудий

    И танков железная поступь.

    Это наша победа

    Кричит громовое "Ура!".

Литература: Газета "Тагилка" от 06.05.2010. №9(93).

Главная страница