Очерки

В стране Манси

    Анкидин Никитич. - Земля наша. - Лесные острова. - По северной дороге.

    Мы выехали на правый берег реки Лозьвы. Проехали мимо вновь построенного большого здания - склада-лавки, обогнули барак, хлебопекарню и вновь строящееся здание ледника.

    - Нужно переезжать реку, - говорит ямщик, равнодушно ковыряя в носу. А ширина реки сажен 100-150. Ударяем по лошадям и сразу врезаемся в полынью. Лошади провалились по брюхо. Еще усилие, в мы осторожно едем по наледи, придерживаясь поставленных веток. Разыскали квартиру для приезжающих - кул"а, которая оказалась в двухэтажном доме, принадлежащем первому поселенцу и основателю этой деревни Анкидину Никитичу Бурмантову.

    За горячим самоваром познакомились с еще крепким стариком. Потекли рассказы о житье-бытье. Мы с увлечением слушали повесть за повестью о стране древнего рода манси, о людях с железными нервами.

    ... 35 лет тому назад пробирался Анкидин Бурмантов с женой и грудным ребенком через тайгу и топи, ища хорошего места. Прошел сотни верст и, наконец, добрался до Лозьвы. А места как раз были хорошие, богатые. В реке рыбы много, и кругом тайга, где всякого зверя и птицы хоть отбавляй.

    Расчистил место Анкидин, построил курную избушку, стал жить. Побежала весть по остякским паулам - на Лозьве поселился русский, рыбу ловит и птицу бьет. Облетела весть Суй-вада-паул, Юмдышсос, Елесин, Лемья-паул. Завертывал и проезжавшие по Лозьве к дому Анкидина, долго стояли на берегу, молча рассматривали постройку и сердито говорили:

    - Земля наша, уходи. Лес повырубил, зверя меньше стало.

    А однажды осенней темной ночью застонала тайга. Огненный столб искр поднялся к небу. Исконные владетели земли выживали нового хозяина.

    Крепок был Анкидин - не ушел. Теперь он со вздохом рассказывает о прошлом.

    - Что раньше было-то, когда я первый поселился сюда. Сходишь, полесуешь рябчиков, да свезешь их в Ивдель. Мучки привезешь. Рыбки в речке наловишь. Вот и живешь год да молишься. А теперь вишь все новшества пошли. Привезли какое-то кино, а на што оно нам. Народу нагнали, лес рубят. Зверя только пугают. Вот и в моем доме табачок появился да водочка. Иной раз и я согрешу, выпью бутылочку... Ушла от меня старуха "спасаться" в другую избу. Грешник ты, говорит, нечистым духом в твоем доме пахнет. Крепкой веры был я, ну а теперь привыкать помаленьку стал к новому, а уж молодежь как знает.

    Население Бурмантово занимается почти исключительно белкованием, лишь попутно стреляют в прочего зверя.

    - Насчет охоты, - так мы, пожалуй, дадим очки вперед остякам. У нас каждый охотник имеет 2-3 лайки. Беда наша та, что мы не можем так быстро передвигаться, как остяки. У них лес разит на острова. Главная дорога - северная, идущая от нас на Березов. К ней подходят другие дороги, соединенные между собой. Садится остяк на оленей, впряженных в нарту, и гонит налегке по такой дорожке. Увидал следы зверя, едет дальше, пока не объедет весь остров. Если выходу зверю нет, то тут и скрадывает его.

    - Нам же приходится ходить на лыжах. Когда-то след найдешь да обойдешь его, а дни короткие, много не напрыгаешь.

    В поселке насчитывается до 10 дворов. В настоящее время Бурмантово является конечным пунктом доставки рыбы с севера на оленях.

    По Лозьве идет заготовка лесоматериала для сплава.

    Во вновь отстроенном бараке помещался "красный уголок", почта и телефон. Это - последний пункт, находящийся за 300 километров от Богословской железной дороги, связанный тоненькой проволочкой с культурным миром. Дальше - тайга да болото, по которым летом ни пройти, ни проехать.

    С большим трудом нашли мы двух лошадей до первой остякской юрты Суй-вада-пауль.

    - Там как хотите, дальше не повезу, заявил ямщик. - Дорога вот-вот падет, лошади проваливаться будут. Уже и сейчас по ним никто не ездит, на болотах замело всю дорогу.

    Утром с колокольчиками выехали мы из Бурмантово по северной остякской дороге. Путь некоторое время идет на восток по левому берегу реки Лозьвы, потом сразу поворачивает на север, очень хорошо укатан нартами.

    Изредка по сторонам дороги попадаются остановки остяков. Привычные к морозу, они наскоро нарубают еловых веток для постели, завертываются в шкуры оленей и, несмотря на вьюгу и 40 градусов мороза, лихо похрапывают. Олени же выпрягаются из нарт, и им предоставляется самим выкапывать из-под снега ягель. На стоянке на дереве остяк оставляет свою подпись - тамчу. Каждая тамча изображает фамилию остяка, делавшего привал.

    По дороге мы часто вылезаем из саней, чтобы согреться, и идем по насту, который свободно держит человека.

    Дорога почти все время идет по болоту, поросшему мелким сосняком - карандашником. Пересекаем очень много следов: куропаток, заячьих, беличьих и двух недавно прошедших росомах.

    Проехав около 30 километров, делаем привал на реке Сосьве. Спешим согреть замороженные внутренности горячим чаем. Затем отдохнувшие лошади вскоре доставляют нас до первой остякской юрты Суй-вада-пауль, местное название - Суй-ват.

    Суй-вада-пауль. - У порога юрты. - Под властью пупов. - Без языка. - Ночная гостья. - На лыжах за оденами.

    - Катя, айда в юрту. Яен юрта. Заходи, - пытаемся мы на разные голоса возможно вежливо пригласить девушку.

    Катя стоит у порога, странно растопырив руки. Ее можно было бы принять за манекен, если бы не живые карие глаза, быстро перебегающие с одного из нас на другого. Она качает головой и монотонно говорит:

    - Атим, атим... (Атим - нет).

    Познания наши в языке ограничены тремя словами. Поэтому остается только захлопнуть дверь и сесть поближе к жарко растопленному чувалу и прислушиваться к вою свирепой северной метели.

    Почему девушка не заходит в юрту? Или, может быть, ей одинаково тепло и в юрте, и там, под метелью? Этот вопрос мы обсуждали до бесконечности, коротая скучную ночь в одной из юрт Суй-вада.

    Когда мы присели в пауль, никого, кроме этой девушки, не оказалось.

    -Уехали бить лося, - безапелляционно заявил ямщик. - Придется посидеть вам два-три дня. Если не приедут, скажите ей, - он ткнул пальцем в Катю, - давай оленей. Маен Оли. Увезет.

    Подав такой совет, он счел за благополучие повернуть лошадей в Бурмантово.

    В пауле остались мы, Катя, да с полдюжины собак. Около часу ночи вой метели прекратился. Высыпали бледные звезды. На севере белесой волной прокатился вал света, серебряной короной повис над горизонтом и медленно таял.

    У порога юрты, закрывшись шкурами, лежала одинокая девушка. Рядом вытянулся остроухий пес. Отшумевший ветер полузасыпал снегом маленькую фигурку. Тихо.

    Еще раз пытаемся разрешить неразрешимую задачу - почему девушка не заходит в юрту? Если предположить - она, быть может, боится чужих людей, то соседняя юрта совсем пустая...

    При бледном свете северной ночи лицо девушки бесстрастно, как лицо будды, челюсти сжаты, как свела легкая судорога...

    Она прожила на улице три долгих дня и три холодных ночи. Не знаю, может быть, и больше, так как на третий день мы уехали, не разгадав одну из загадок севера.

    Только через несколько дней, когда детально начали знакомиться с остякским бытом, узнали, почему девушка проводила несколько дней около чума.

    Остякский быт во всех его проявлениях современной культурой почти не тронут. Остяк остался верен священному сундуку, стоящему на полатях над мужской половиной, в котором хранятся "пупы" (идолы), покрытые дорогими подарками. Электронная версия historyntagil.ru. Законы пупов крепко владеют берегами "тант" (Северной Сосьвы) и снежными вершинами "Нера" (Урала).

    Вот один из старых законов: женщина во время родов и месячника не должна находиться в юрте. Если женщина родит в юрте, нужно строить новую, так как старая считается поганою.

    Крепок старый закон, так крепок, что даже Кирилл, комсомолец из Яны-пауля не решился переступить его. Его жена также уходит родить в поганый чум, как и другие женщины, закрывает лицо розовым платком от свекра.

    Участь остякской женщины очень незавидная еще по ряду других условий. Мужчина занимает в семье главенствующее значение, занимается только охотой и рыбным промыслом. То и другое является сезонным занятием. В остальное время остяк почти ничего не делает. Вся работа по дому, вплоть до рубки дров, взвалена на женщину.

    Кроме того, среди остяков сильно развито женобойство. Женщину имеет право учить муж, брат, отец и т.д. Нам приходилось слышать о тяжелых побоях.

    Культработа среди остяков, не говоря уж об остякских женщинах, не ведется. На 600 километров в окружности, единственный культурный человек - учительница. Что она может сделать своими силами? Нужна помощь из вне.

    Широко раскинулась страна манси. Свирепый ветер веет над одинокими паулами. Много, много Катей ждут у холодных порогов юрт, когда придет чужая женщина, которая очень много знает, и крикнет смелые слова, нарушив законы пупов.

    Но нет смелой женщины. Она еще в большом, залитом огнями городе. И не слышит молчаливого призыва младших сестер из далеких паулов.

    Утро не принесло ничего нового. От нечего делать мы принялись за варку рыбы. Катя тоже принялась варить свое какое-то месиво на костре. Думая, что у нее нет хлеба, пытаемся на остякском языке предложить его. Катя закивала головой. Ага, поняла! Я хотел было идти за хлебом, но неожиданно получил в руки замусоленную корку. Изобразив на лице улыбку, мы вернули хлеб обратно.

    Поев, Катя сунула котелок собаке. Вымыв таким образом посуду, она снова улеглась на свои шкуры.

    Близился вечер. Огненный закат пылал над вершинами сосен, а мы сидели в холодной юрте, не зная, что предпринять. От безделья приняись детально изучать юрту.

    Налево от двери - Чувал - глинобитная печь, вернее, камин, с широким отверстием трубы. Впереди низкие сплошные земляные нары с наваленными оленьими шкурами. Вверху полати, на которых, как мы узнали потом, ставится священный сундук с пупами и дорогими мехами. Рядом с мужской - женская половина. Внизу под полатями, где стоит священный сундук, развешен плакат о займе индустриализации. Кроме столика и скамеек, никакого убранства нет.

    С улицы неожиданно раздался звон бубенчиков. Мы вышли из юрты. Сквозь редкий сосняк промелькнула запряжка из трех оленей и завернула к юрте. На нартах сидела женщина.

    Быстро распрягли оленей, женщина увела их и спустя несколько минут зашла в юрту. Предложили ей чай. Качая ребенка на коленях в берестяной люльке, она выпила одну чашку. Разговор наш велся одними взглядами. Затем, воодушевившись, один из нас вымолвил заученную фразу:

    - Есть олени?

    - Нету, - последовал ответ.

    На этом разговор наш прекратился. Остячка ушла к другой юрте и вместе с Катей принялась варить ужин. Мы опять взялись за бесконечный чай, гадая, уедем ли когда-нибудь из этого места или нет?

    Во время нашего чаепития уже во втором часу ночи в юрту вошла одна фигура в совике и юнтах.

    - Здравствуйте, - послышался из совика женский голос.

    - Вы русская? - обрадовано спросили мы.

    Женщина оказалась с Усть-Канья, лежащей еще впереди нашего пути. Ехала она в Капель, а по какой причине - умолчала. Очевидно, за вином. Разговорились.

    - Как вы не боитесь одна ночью ехать по лесу, где на 30-40 верст нет человеческого жилья?

    - Ничего, мы привыкли. Мишка сейчас в берлоге спит.

    - Скажите остячке, чтобы дала трех оленей для багажа. А сами мы пешком уйдем.

    После длительных переговоров остячка дала согласие увезти багаж.

    Окрыленные надеждой, мы легли спать.

    Утром женщина надела лыжи и пошла в лес. Очевидно, олени были где-то недалеко. Спустя минут пятнадцать по лесу раздался призывный голос.

    - Ай-ай-ай. Ай-ай...тьюф..., - повтояемый до бесконечности.

    Через полчаса наш багаж был погружен на нарты. Править с шестом села Катя.

    - Хей, хей, - взвизгнула она, взмахнув хореем. Олени взяли вскачь, и нарты исчезли за поворотом.

(Журнал "Уральский охотник", сентябрь 1930 г., стр. 30-33)

     

    По сугробам. - Сказка севера. - Выдохлись. Неожиданная помощь. - Изгнание шайтана. - Варварское лечение.

    Всю ночь ветер, упорной лавиной скатывавшийся с гор, замёл снегом дороги и тропы и насыпал тяжёлые сугробы.

    В два часа дня тронулись мы вслед за уехавшей Катей по направлению к Юмдымсос.

    Там, за Надеждинском, весна, подснежники и весенние песни. . . А здесь с игольчатых веток сыплется сухой снег, низкорослый ельник угрюмо молчит. Дорога змейкой ползёт всё дальше и дальше, и каждый шаг уносит от газет, книг, журналов в страну снежных сказок, оленей и чумов. . . Вспоминаю сказку, услышанную в Бурмантове. Впрочем, сказка ли? Здесь вымысел не отличишь от правды. Ее рассказал зырянин, и начинается она так:

    - Шибко много оленей было у старого Бешкинцева. Шибко много, первый богач на всю Шаит был.

    Была у Бешкинцева жена - старуха Лукерья. Толстая, как медведь осенью, зубов нет.

    Однажды зимой погнали пастухи оленей Бешкинцева на Урал к пасснеру, и он поехал вместе с ними.

    Рядом с Бешкинцевым пустил своих 100 оленей Василий Юмдымсосов. Была у Василия дочь Дарья.

    Смотрел один вечер Бешкинцев на стада и увидел три луны. Одну луну на небе, а две - на лице Дарьи. Хороша была Дарья. Электронная версия historyntagil.ru. Ни у кого из сосвинских девушек не было таких карих глаз... Правда, у многих на косах куда больше серебряных монет, но зато были ли у кого волосы чернее волос Дарьи?...

    Вернулся в чум старик, точно раненый утиной стрелой в сердце. Призвал пастуха и говорит:"Скажи Дарье, если хочет со мной жить, прогоню Лукерью".

    Передал пастух просьбу хозяина Дарье.

    "Хочу, - сказала Дарья, - потому что велика моя любовь к Бешкинцеву. Пусть придёт и ущипнёт за руку".

    Молода была девушка, а врала, как лиса. Ей нужен был не старик, у которого вместо кос висели синие хвостики, а тысячные оленьи стада.

    Не захотела выходить Лукерья из своего чума, пускать молодую хозяйку. А через три дня нашли её тело в скалах. Шайтан, видно, унёс, поднял на Пасс-Нер и сбросил на камни.

    Недолго прожил Бешкинцев с молодой женой. Приехали русские и увезли старика в самый Тобольск.

    Скучал шибко Бешкинцев по молодой жене. Однажды пришёл пастух к нему за приказаниями. Приказал хозяин:

    "Ступай в лес, возьми самую крепкую ремённую верёвку и поймай трёх быков. И чтобы у быков копыта были твёрдые, как кремень, и чтобы ноздри работали, как меха, и чтобы в их шкурах не было ни одного свинца и чтобы они бегали, как ветер с гор. Бежать хочу".

    Выбрал пастух оленей, пригнал к тюрьме. Бежал Бешкинцев. Ехал день и ехал ночь и ещё день и ночь.

    Всего трое суток ехал Бешкинцев. И каждые сутки проезжал полтысячи вёрст. Словно ветер в горах. Только доехал до своей юрты - пали олени.

    Так кончается сказка о старом Бешкинцеве, хитрой девушке и трёх оленях.

    Идём гуськом. Снег иногда доходит до колена. Ивдельский КУЛ снабдил нас сапогами, пара которых весит ровно 15 фунтов. Поднимаешь ногу и чувствуешь, что к ней привязана гиря. А брести нужно 35 вёрст.

    Мелкий ельник и сосняк чередуются с болотами, поросшими сосняком, постигающим всего полторы сажени. Идёшь точно в угрюмом яблочном саду, раскинутом на снежной равнине. Белые куропатки, с шумом вынырнув из снега, бегут по насту и исчезают, сливаясь с белым саваном.

    Делаем маленький привал и снова дальше.

    Наконец, настал момент, когда ноги не в состоянии были двигаться. Осталось одно - развести костёр и дать отдых ногам.

    Быстро надвигалась морозная ночь. Вероятно, до Юмдымсоса мы не дошли вёрст 6. Но всё равно предстояла перспектива сидеть ночь у костра и считать звёзды.

    Неожиданно впереди зазвенел бубенчик. Из-за сосняка вынырнула лошадь, запряжённая в нарты, на которых сидел бородатый плюгавый старичок.

    - Садись, подвезу, - крикнул он, лихо поворачивая лошадь.

    Повторять приглашение нам не пришлось. Маленькая мохнатая лошадёнка лихо затрусила, а мы завели разговор со стариком.

    - Тульский я, - хихикнул старичок, с какими-то ужимками, сверкая одним зубом во рту. - Плохие здесь места. Тайга. Народу мало... А у вас выпить нет? - Он шаркнул пальцем по шее - традиционный жест всех горьких пьяниц.

    - Нет.

    - Скучно здесь. Я живу с ребятами в двух верстах от Юмдымсоса. Услышал, что привезли багаж трёх начальников, а они пешком идут. Дай, думаю, подвезу. . .

    За разговорами не заметили, как доехали до Юмдымсоса. На увале стояли несколько юрт. Юрты большие, чистые.

    Вот мои сыновья, - сказал тульский зимогор. Два юнца бойко разговаривали по-остяцки с женщинами.

    - Учить их негде, где в такой тайге учить будешь?

    - Опоганила твои сапоги, - сказал младший, кивнув на старуху, которая приступила мне голенище. - Ихним бабам нельзя наступать на мужские обутки.

    - Под амбаром тоже нельзя стоять, сказал второй. - Прошлый раз меня остяк так отматерил, а потом смолой окуривал. Сейчас они нарты окуривают, на которых ваш багаж везли. Шайтанов отгоняют.

    Действительно, две женщины, посредством горячего утюга и смолы, с причитанием суетились около нарт.

    - Беда учиться хочется, да где здесь учиться, - говорят ребятишки. Большинство женщин в юрте больны трахомой, болезнь эта вообще развита среди остяков. Одна женщина при нас вытащила кусок мыла и приступила к жуткой операции. Она сначала выдёргивала свои ресницы, потом, взяв кусок мыла, отколупывала небольшие кусочки и совала их за веко. Долго пришлось убеждать больную, что от такого способа лечения она может потерять глаза. Дали ей для промывки борной.

    Укладываясь спать на шкуры, мы мечтали только о том, чтобы поменьше кусали блохи, которые здесь богатырских размеров. Как нам сообщили вечером, хозяин ушёл ловить оленей. Однако прошёл вечер, ночь, а остяка всё нет".

    Утром один из мальчиков сказал нам "по секрету", что хозяин спрятался.

    - Боится. Не хочет везти.

    Предстояла непрошенным гостям перспектива состязания терпением с хозяином. Или ему надоест прятаться, или гости найдут способ как-нибудь отправиться.

    Выручил Мещеряков - вчерашний старичок.

    - Довезу, хоть лошадёнки плохие, а довезу. Пуще только нахлёстывайте.

    Усть-Манья. Олени на Урал. Истребление лосей. Последний перегон.

    Утром выехали Из юрт. Предстоял 60-вёрстный перегон до Усть-Маньи. Лошади вставали всю дорогу, а наш возчик только покрикивал:

    - Лупи, не жалей!

    С болот открывался вид на Уральский хребет, сиявший высокими вершинами. Так мы проехали до самого вечера.

    В наступивших сумерках мы вышли за поминутно встающими с пустыми санями лошадьми на северную Сосьву. На ней уже около аршина шла наледь, но морозы опять сковали лёд. Вскоре на левом берегу замелькали огоньки приютившегося небольшого посёлка - Усть-Маньи.

    Основанный ещё сравнительно недавно, посёлок состоял из трёх домов зырянских, одного русского дома и одной остякской юрты. В избу, где мы остановились, быстро собралось всё население.

    - Откуда? - зачем?

    - Кто будете? Поди - насчёт золота?

    - Али лес меряете? - посыпались на нас вопросы.

    - У нас здесь тоже в прошлом году какие-то люди были, ходили да разные камешки собирали. Много набрали, а все-то одного хорошего не стоят. Выбросить только.

    Постепенно завязался разговор. Узнав, что мы посетили Урал и реку Щугор, один зырянин оживился:

    - Ой, далеко до Щугора. Наш там зырянин живёт по берегам. Шибко хорошо рыбу ловить в ней сёмгу, в рот возьмёшь, растает. Ой, вкусно - будешь там, попробуй, обязательно попробуй, понравится.

    - Здесь рыбу ловим, белку бьём, мало-мало утка стреляем, вот и живём. Сам знаешь, видал, когда сюда ехал, болота, лес шибко густой, много всякого зверья кругом.

    В избе плавали тучи табачного дыма. Вышли на улицу. Миллионы мигающих светлячков горели на небе, на севере по небу ползали, точно от громадного прожектора лучи, отблески северного сияния.

    Утром по реке прогнали стадо оленей. На белой пелене скованной льдом реки чётко обрисовались крупы животных. Впереди на нартах ехал пастух и поминутно кричал:

    -Хоок, хоок, хоок!

    Сзади бегущих оленей другой пастух подгонял стадо:

    - Ит, ит, ит!

    Далеко по реке разносились их голоса. Всё стадо загнали в загородку к живущему на окраине посёлка остяку и ловко ремённым лассо поймали свежих оленей для нарт. Это оленьи пастухи перегоняли оленей в Урал на летнее пастбище, где всё лето кочуют со своими стадами с места на место.

    Тощие лошадки нашего беспечного ямщика за ночь не отдохнули, одна сильно хромала. Взялся нас увезти до Няксимволя хозяин, у которого мы остановились. Днём сытые кони с колокольчиками рысью вынесли нас из ворот, и посёлок скрылся за поворотом.

    - Много лосей было в этих краях, - рассказывает дорогой ящик. - Но сами себе остяки напакостили. Но один год снег был очень глубокий, доходивший до семи четвертей. По насту почти всех лосей прирезали. Брали только шкуру, а мясо бросали. Электронная версия historyntagil.ru. Теперь сами же жалеют, что так безрассудно истребили зверя. Теперь его редко где встретишь.

    С дороги целыми комьями снега взлетели куропатки и саженях в трёх уселись в стороне, как бы напрашиваясь на выстрел. Через несколько часов мы вновь пересекли Северную Сосьву и поехали через юрты Искарские. Местное название их - Яны-пауль, что значит большая деревня. Масса амбарчиков с продуктами на высоких столбах.

    Под оглушительный лай не одного десятка собак проехали юрты Хол-пауль - средняя деревня. Уже подъезжая к Няксимволю, снова пересекли Северную Сосьву. Вот и Няксимволь, в котором нам придется жить до вскрытия реки.

(Журнал "Уральский охотник", октябрь-ноябрь 1930, стр. 59-62)

     

    На этом публикация обрывается, но путешествие еще далеко до завершения. В Няксимволе, стоящем на Северной Сосьве, левом притоке Оби, путешественники прожили около месяца, ожидая вскрытия реки. Вот тут-то и пригодились охотничьи припасы. Друзья занялись охотой на уток, сдавали их в факторию (так назывались государственные заготовиткльно-снабженческие пункты), а в обмен получали продукты.

    Далее слово предоставляется Всеволоду Алексеевичу Симонову.

НЯКСИМВОЛЬ

    Няксимволь - большое старинное село, основателями которого были русские купцы, приезжавшие сюда за пушниной. Население смешанное: манси, ненцы, ханты. Все эти народности на языке местного русского населения назывались остяками.

    Здесь мы получили возможность ближе познакомится с бытом и обычаями аборигенов, выработанными особыми условиями существования.

    Одежда жителей была прекрасно приспособлена к лесу. Зимой надевали меховые малицы, летом - суконные курточки - "гуси". На ногах меховые унты, летом кожаная обувь. Все носильные вещи украшалась всевозможными вышивками, даже у мужчин. Женщины косы украшали монистами, у многих на пальцах были кольца. Парни уже перестали носить косы.

    Основное занятие жителей - оленеводство. Были богатые и бедные в зависимости от количества оленей. Большое подспорье в хозяйстве - охота и богатый рыбный промысел. В реках было много рыбы ценных пород: хариуса, сырка, нельмы и других.

    На уток охотились без ружей с помощью сети, куда попадали целые стаи.

    Бытовала легенда, что манси попадают белке прямо в глаз, чтобы не испортить шкурки. Это ерунда. Стреляли обыкновенной мелкой дробью, но заряды закладывали предельно мелкие.

    Нкогда в поселке была церквушка, в которой купцы вымаливали себе удачи.

    Есть большой магазин - фактория, где торговля совершалась по натуральному обмену: вот тебе шкурка лисицы, а мне два фунта масла.

    Есть и школа, где живет учительница с дочкой.

    Дома стоят не сплошной улицей, а с разрывом, отделенные частоколом или пряслом из жердей. В каждом дворе до десятка зверовых собак. Им не дают разгуливать по улицам: нельзя содержать мелкий скот: коз и свиней, - моментально разорвут.

    Дома были деревянные, похожие на русские избы, но внутри был глинобитный чувал, а не русская печь. Печение хлеба в чувалах невозможно. Его пекли в небольших печках, вынесенных наружу. Хлеб не отличался высоким качеством за исключением пирогов. Тем более, если их пекли с нельмой или осетриной.

    Хозяйки вместо тряпок употребляли воплит - тонко наструганный луб кедра или лиственницы. Вся посуда, за исключением чайной, была железная.

    Запомнился такой случай. Мальчик-манси выстрелил из ружья, заряд попал в голову другому мальчику. Единственная аптечка была у нас. И товарищи потребовали от меня выполнить роль хирурга :"У тебя вид интеллигента". Для храбрости заставили выпить водки. Когда я осмотрел рану, то обнаружил: одна дробина прошла чуть выше левого глаза, взбороздив кожу около уха. Куда прошла вторая, прошедшая в шею, определить было не в моей компетенции. Залил ранки йодом и забинтовал. На другой день снял бинты и обнаружил, что ранки присохли. А через день раненый бегал уже среди других ребят.

САРАНПАУЛЬ

    Наконец дождались катера, идущего до посёлка Саранпауль, крупного административного центра, лежащего на реке Ляпин, левого притока Северной Сосьвы.

    Остановились в доме председателя охотничьего союза Якова, русского, еще совсем молодого человека, живущего с матерью. Его домик стоял на самом берегу.

    В поселке в этот момент проходил съезд тузсовета. Языка мы не знали, поэтому и не посещали заседаний, проходивших в клубе. Бродили по поселку, знакомясь с бытом жителей.

    Уже ушел в предание праздник медведя. Однако Яков попросил трех молодых манси устроить показательный танец. Охотники изображали в танце, как они крадутся к медведю, как его застргутел к ме~ьет10, как его нас^релязш, елили, приговаривая при этом: "Прости нас, миша, тебя убили не мы, а русское ружье".

НА ТЕЛ-ПОЗ-ИЗ

    Приближался главный момент путешествия - подъем на гору Тел-Поз-Из. Старый манси долго смотрел в ту сторону, и на его глазах неожиданно показалась слеза, он прошептал: "Эх, старость здесь, а молодость там, в горах с олешками."

    Ранним утром мы с Николаем в сопровождении Якова вышли из Саранпауля. Нам предстояло пройти 150 километров по старой, ныне заброшенной дороге, связывавшей некогда европейскую часть России с Сибирью. Яков загрузил своего верного конягу, привычного к горам, нашим имуществом, начиная с палатки на десять человек, которая нам совсем не пригодилась, мешком со знаменитыми кренделями, с которыми мы никак не могли расстаться, хлебом и другими продуктами. Нас сопровождали две собаки: наш фунтик и волкодав Якова.

    Дорога болотистая, утомительная, угнетают марлевые сетки с каплями крови от гнуса. Только к вечеру добрались до реки Щугор, притоке Пещёры. К нашему счастью, здесь оказалась большая пустующая изба геологов. Долой тяжёлые сапоги-бахилы и марлевые повязки.

    Переночевав, с трудом перешли бурную реку. Поражала дикая природа: плоскогорье, покрытое березняком не выше колена, и только в глубоких долинах попадали оазисы смешанных пород. Впереди на склонах гор можно видеть в бинокль чумы оленеводов и стада пасущихся на ягельных полях оленей.

    Еще два дня тяжёлого пути, и мы вышли к такому чуму.

    - Пача рума, пача рума! - приветствовали нас его обитатели.

    Здороваемся. Яков передает все новости от родных и соседей из Суй-вада-пауля и Саранпауля.

    Ночевали в чуме, испивали чай под долгие разговоры. Манси недоумевали: зачем мы сюда пришли, не имея оленей, и зачем хотим лезть на тел-поз-из.

    Переночевав, подготовились к подъему. Высота горы 1617 метров. Электронная версия historyntagil.ru. Со стороны вершины, расколотой каким-то катаклизмом надвое, несется ровный гул: ветер дует днем и ночью, не переставая.

    Поднимаемся по одному из склонов. Уклон не выше 15 градусов. Нога не тонет в твердом фирне. И вот после девятичасового подъёма мы на вершине. Трудно передать охвативший нас восторг. Перед взором открываются цепи гор, уходящие за горизонт. На севере поднимается пик горы Сабля, ещё дальше выступает силуэт Народной.

    Как читатель мог заметить, на Гору ветров - Тел-Поз-Из - поднимались только двое: Масальский и Симонов. Морозов, у которого жена ждала ребенка, после ледохода поспешил домой.

    Выполнив намеченную программу, Симонов с Масальским пустились в обратный путь, большая часть которого шла по воде на катерах и пароходах: по Северной Сосьве до Березова, затем по Оби и Иртышу до Тобольска, оттуда по Тоболу до Тюмени. Дальше поездом.

    В Березове Масальский выступил с докладом об увиденном в пути. В Тобольске путешественники побывали на ферме черно-бурых лисиц, осмотрели музей и соборы. Подарили музею мелкие предметы быта манси и разные поделки.

    Домой вернулись в начале августа. Всё путешествие заняло четыре месяца.

Н.Г. Масальский, В.А. Симонов

Главная страница