Военные годы. Воспоминания

Часть 1

    Начало Великой Отечественной войны осталось в памяти навсегда и очень часто вспоминается не только в дни юбилеев. Тревожное чувство, что война неотвратимо приближается и что врагом будет немецкий фашизм, внушалось не только взрослым, но и нам – детям. Особенно это чувство усилилось после XVIII съезда ВКП (б) в марте 1939 года, когда была отменена шестидневная календарная неделя, установлен 8-и часовой рабочий день, принят закон о строгом наказании за прогулы и опоздания. Промышленность страны ориентировалась на оборону, а не на обеспечение населения товарами.

    Помню, как мы, молодые, привыкали к названиям дней семидневной недели; понедельник, среда или воскресенье – слов таких никогда не употребляли. Раньше было просто: каждое шестое, двенадцатое и так далее, кратные 6 числа месяца были выходными – это было удобно. В школе все ученики были охвачены участием в военно-спортивных кружках: БГТО, ПВХО, "Ворошиловский стрелок". Даже я, отстраненный по болезни, сдал нормы по стрельбе из малокалиберной винтовки и был удостоен значка "Ворошиловский стрелок".

    Страна, даже задолго до начала Великой Отечественной, участвовала в войнах. Наши войска на Дальнем Востоке вели бои с японцами на Халхин-Голе и озере Хасан, воевали с Финляндией, чтобы отодвинуть границу подальше от Ленинграда. Потом, уже после договоренности с Гитлером, были введены войска в Западную Украину и Западную Белоруссию, в Прибалтику. Все эти события, даже начавшаяся в Европе мировая война, были тревожными, но паники и страха не вызывали – все были убеждены, что наша армия непобедима, уверены в том, что наши прославленные маршалы Ворошилов, Буденный и другие, победят любого врага. Пропаганда утверждала, что в случае войны мы будем бить врага на его территории. Вера в непогрешимость и гениальность вождя, товарища Сталина, который все предвидит и направит народ на победу, была непоколебимой.

    Весной 1941 года наш 7-й класс, а седьмой класс считался выпускным в системе неполного среднего образования, сдавал выпускные экзамены (кажется, их было шесть). В воскресенье 22 июня планировалось молодежное гуляние в парке культуры НТМЗ на Техпоселке. Мы с братом тоже собирались там побывать. Было хорошее праздничное настроение, солнечное теплое утро. Пришли в парк. Там было уже много народа. Вдруг по радио объявили, что будет важное сообщение, и мы услышали речь Молотова о вероломном нападении войск фашистской Германии на СССР…

    У меня сохранились пожелтевшие потрепанные листочки с записками о событиях и обстановке в первые недели военного положения, написанные мною 29 августа 1941 года. Еще не было в Нижнем Тагиле эвакуированных, не прибывали эшелоны с ранеными, не приходили "похоронки" с фронтов. Вся война была еще впереди. И вся жизнь была еще впереди; новые встречи и последние прощания, радость и горе, дружба и любовь.… И в этот же день, по странному совпадению, в далекой Запорожской области, собиралась в первую эвакуацию с матерью и младшим братом девушка, Люба Ходос, моя будущая жена… Вот дословный текст этих записок, написанных пятнадцатилетним юношей.

    Много в газетах пишут о действиях партизан. Партизанское движение растет не только в СССР, но и в других оккупированных странах. Это движение уже начинает играть большую роль в ходе войны. Мы пока живем обычной жизнью, но настороже. На всех предприятиях и везде – охрана. Очень сильно на заводах и других предприятиях усилена бдительность. Теперь каждый рабочий имеет право просить предъявить пропуск у любого человека, зашедшего в завод или предприятие".

    Вскоре после начала войны появилось предписание затемнять окна. Позади школы мы под руководством военрука копали щели-окопы. Военрук показывал, как нужно копать; зигзагом, чтобы осколки разорвавшейся бомбы не поразили всех по длине окопа.

    Учебный год, как всегда, начался вовремя, но в школе не было почти никого из учителей-мужчин. Ушли на фронт учителя физики, истории и географии, ушел на войну наш любимый директор – Логвин Филиппович Либидинский. Восьмой класс, единственный, собрал мало учеников. А ведь было 3 седьмых класса. Многие ребята пошли работать на заводы вместо призванных в армию отцов.

    В октябре 1941 года в Нижний Тагил стали поступать десятки эшелонов эвакуированных заводов вместе с работниками и их семьями из Харькова, Ленинграда, Москвы, Киева и других оккупированных немцами областей. В нашем барачном спец. поселке (2-я Площадка) и в поселке ТЭЦ уплотнили постоянных жильцов и подселили эвакуированных. Хотя уплотнение жилплощади было не человеческим (считалось, что 3 м² на человека – допустимая норма), местное население относилось к эвакуированным вполне благосклонно. В нашей двухэтажной школе с печным отоплением появились новые ученики и преподаватели, которые принесли в наш захолустный каторжный край столичную культуру и обычаи передовых городов страны. Они привезли с собой патефоны с незнакомыми пластинками, не такую, как у нас, одежду, музыкальные инструменты, неизвестные нам книги. Я быстро подружился с братом и сестрой из Харькова, с двумя сестренками из Ленинграда и другими эвакуированными. Мы вместе с приехавшими делали домашние задания, проводили свободное время; ходили в кино, в клуб имени НКВД и на концерты артистов, которые довольно часто посещали наш город во время войны.

    А кроме учебы приходилось много трудиться по домашнему хозяйству, т.к. взрослые работали по 12 и более часов. Мы ходили в магазины, стояли в очередях – хлеб и продукты, даже по карточкам, приходилось покупать в прикрепленных магазинах по очереди. Первая зима войны 1941 – 1942 годов была очень холодной, морозы превышали 40 градусов. Отопление в бараках, школе и других учреждениях было только печное, дрова и кокс добывали, кто как мог. Ходили по подъездным путям, подбирали куски угля, обрубки досок, кокс. Однажды учащихся 8, 9, 10-х классов пригласила к себе директор и объявила, что нужно заготовить дрова для школы. После уроков все ребята и девчата отправились на станцию Кедун-Быково и по узкоколейке выехали в Горбуново. В темноте, на полу вдоль стен какого-то клубного зала, поужинав, у кого что было, всухомятку, мы до полуночи пели песни, а утром, вооружившись пилами и топорами, отправились по глубокому снегу на отведенную для нас делянку. Лесник показал, как и в какую сторону валить сосны, на какую длину резать бревна, как обрубать ветки и как их сжигать. Началась веселая работа! Орали "Ура!" и туш каждой падающей сосне, плясали, как дикари вокруг огромного костра. Было относительно тепло, тяжелая работа разогрела, но силы под конец иссякли. Уже под вечер, опять по глубокому снегу, но уже без шуток и песен, мы доплелись до узкоколейки. Работать школьникам приходилось много: разгребали снег на дорогах, железнодорожных путях, девочки шили теплые рукавицы и вышивали кисеты, готовили посылки для солдат на фронт.

    Занятия по физкультуре проводили на лыжах. Незадолго до Нового года на пустыре на окраине Спецпоселка начали испытывать первые танки, изготовленные на УВЗ. По ровному следу, оставленному гусеницами танка в глубоком снегу, хорошо было бежать на лыжах. Так мы познакомились с тагильскими танками.

    Наша семья из 9-и человек жила в трехкомнатной квартире одного из бараков. В одну из комнат к нам подселили эвакуированную из Москвы женщину с девочкой лет пяти. Она оказалась врачом и стала работать в нашей больнице. Была она одинока, житейски подчас беспомощна, и мои родители считали своим долгом всячески ей помогать: подкармливали ребенка молоком (у нас была корова), давали картошку. Её девочка играла с моими сестрами, оставалась у нас. А мы всегда были обеспечены квалифицированной медицинской помощью. Жили очень дружно. И после войны, когда она вернулась в Москву, они еще несколько лет переписывались с моей матерью. Помню, весной, когда пахали огороды, мой отец вспахал грядку и для неё и дал пару ведерок картошки для посадки. Надо было видеть, как эта городская, столичная женщина, не ведавшая, "на каких деревьях" растет картошка, а на каких – московские булочки, увлеклась своей грядкой. Она часами сидела в бороздке, выщипывая каждую травинку, рыхлила землю у каждого картофельного куста. А как радовалась своему урожаю осенью!

Часть 2

    1944 год явился годом решающих побед Красной Армии над фашистской Германией. Несмотря на ожесточенное сопротивление фашистских войск, были освобождены почти все советские земли. Война вышла в Европу! В освобожденных городах и районах страны началось восстановление народного хозяйства. Эвакуированные предприятия и их персонал возвращались домой. Возвращались в родные города и эвакуированные Вузы; Бежицкий механико-машиностроительный, Криворожский горнорудный, которые всю войну готовили инженерные кадры для Нижнего Тагила. Городские власти и руководство предприятий понимали необходимость подготовки своих кадров для развивающегося производства. Еще шла война, а в городе на базе эвакуированных технических ВУЗов уже открылся Нижнетагильский индустриальный институт и был объявлен набор на 1 курс.

    Летом 1944 г. мы, три друга, закончили 10-й класс мужской школы № 6 ( это был первый год раздельного обучения в школах), проводили своих "военных" друзей в Ленинград, Харьков, Москву, и, в один из жарких августовских дней, после очередного просмотра кинофильма "Свадьба" в кинотеатре "Горн", вошли в приемную института по ул. Уральской и подали заявление на механический факультет. Через несколько дней начались приемные экзамены. Не было ни особого волнения, ни толкотни абитуриентов, потому что не было никакого конкурса; немного десятиклассников, немного рабочих с заводов, немного демобилизованных из армии после ранений – их принимали вообще без экзаменов.

    На экзамене по математике я впервые увидел Бориса Викторовича Раушенбаха. В аудиторию быстро вошел энергичный молодой мужчина, одетый в китель защитного цвета, застегнутый, немотря на жару, на все пуговицы. Запомнились высокий, чистый лоб, сосредоточенный, и какой-то отстраненный взгляд, не вязавшийся с приветливой улыбкой. Абитуриенты встали. Он быстрым жестом посадил всех, представился и, улыбаясь, сказал: "А с вами я буду знакомиться персонально". Попросил остаться несколько человек, разложил билеты на столе. Вопросы в билетах были несложны, сложнее была геометрическая задача с применением тригонометрии. Я начал путаться с решением треугольника, где применяется косинус. Борис Викторович, проходя мимо моего стола, глянул на мой черновик и сказал: "Косинус может быть не только положительным". Решение сразу пришло.

    В течение двух курсов Раушенбах читал лекции и вел практические занятия по аналитической геометрии и математическому анализу в наших группах механического факультета. Студенты посещали его лекции с большой охотой. Читал он легко, изящно. Сложные понятия старался делать доходчивыми и очевидными. Помнится, предлагал такой вопрос для обсуждения: "чему может быть равна бесконечно большая сумма бесконечно малых величин?". Иногда, среди лекции, для разрядки: "Мы сейчас изучаем эллипс (пишет на доске), а вот некоторые пишут "елепс" - это неправильно!". Или: "Вот эта кривая – эвольвента. Если женитесь, и у вас родится дочка – назовите её Эвольвента. Эволюта – тоже красиво, неправда ли?". Красоту и изящество он очень хорошо воспринимал и всегда ими восхищался; даже в математике не раз обращал наше внимание на красоту, совершенство некоторых формул, доказательств и решений. Отсюда понятно его увлечение в последние годы жизни исследованием иконографии, определением и осмыслением духовного начала в работах древних иконописцев, изучением пространственной перспективы в их работах.

    Помню еще один эпизод. Мой друг, игравший на скрипке в единственном тагильском джазе клуба им. Горького, всегда удостаивался от Раушенбаха уважительного обращения – маэстро, причем вполне уважительно, без тени иронии. Однажды при решении какой-то задачи мой друг оказался в длительном затруднении, и тогда Борис Викторович обратился к нему с цитатой из Козьмы Пруткова: "А барон Фон Грюнвальдус, сей доблестный рыцарь, всё в той же позицьи на камне сидит".

    Вспоминается его высказывание по поводу дифференцирования сложных функций: "Любую курицу можно научить находить производные от сложных функций. Вот степенная функция от тригонометрической функции аргумента. Курица берет таблицу производных, подставляет в произведение последовательно производные соответствующих функций одну за другой, и готово. А вот как дойдем до интегрирования, то там без хитрости не справиться".

    Мы абсолютно ничего не знали о его жизни, его работе. Он никогда ничего о себе не рассказывал. Лишь кто-то из преподавателей намекал, что он занимался ракетами. В те времена интерес к ракетам и полетам в космос уже был большой. Публиковались фантастические произведения, например "Звезда КЭЦ" Беляева, популярная литература по физике и математике (Я. И. Перельман и др.). Мы попросили Раушенбаха прочитать лекцию про ракеты и космические полеты. Эта лекция состоялась и была прочитана с воодушевлением и энергией, а прослушана с огромным интересом. Все содержание не помню, но он рассказывал, какими техническими методами можно достичь космических скоростей. Не помню, чтобы он участвовал в каких-либо общественных мероприятиях, институтских собраниях. Мы не знали, что он жил по лагерному распорядку и не всегда мог распоряжаться своим временем. Уже позже я узнал из его воспоминаний, что в годы работы в НТИИ он много занимался углубленным изучением математики, а также выполнял какие-то расчеты для секретного НИИ в Свердловске.

    Последний раз мне пришлось увидеть Бориса Викторовича летом 1946 года. Это была случайная встреча на улице, короткий разговор, в котором он о себе ничего определенного не сказал, а в учебный год 3-го курса его в институте уже не было. Потом были слухи, что его срочно потребовал к себе С. П. Королев, а на самом деле, Раушенбах был уволен из института без объяснения причин.

    В Нижнем Тагиле Раушенбах побывал еще раз в 1994 году уже не в качестве узника Тагиллага, из которого смог вырваться только в 1948 году. Он приехал в Нижний Тагил, будучи действительным членом Академии Наук СССР, Российской академии наук, Академии естествознания, Международной академии астронавтики и информатики, лауреатом Государственной и Демидовской премий, Героем Социалистического труда. Здесь, в Нижнем Тагиле, как рассказала бывший преподаватель, работник музея НТО УГТУ (УПИ), доцент Л. И. Сенина, его с почетом встретили ученые и студенты, бывшие солагерники строительного отряда № 1874 Тагиллага, преподаватели НТИИ, которые еще живут в Нижнем Тагиле.

Часть 3

    Невозможно помнить все, что происходило в нашей долгой жизни. Вспоминается лишь то, что оставило яркий след; переломные события, изменившие жизнь, мгновения потрясений, заставившие долго переживать, их последствия. Электронная версия historyntagil.ru. В последние годы жизни чаще и ярче вспоминаются детские и юношеские годы. Они пришлись в основном на годы Отечественной войны, такие тяжелые, но и такие счастливые, потому что были наполнены надеждами на лучшее будущее. Это были годы студенчества, надежд, первой любви, когда все трудности преодолевались легко и смело. В памяти все чаще всплывают образы людей, давно ушедших из жизни, оставивших несмываемый след в памяти; родителей, учителей, от которых на всю жизнь получил запас знаний, которые явились компасом на жизненном пути. С особенно бережным чувством вспоминаются ушедшие друзья юных лет, которых до сих пор так не хватает…

    Вот эпизоды воспоминаний военных лет моей жены. Люба Ходос, которой тогда было 15 лет, появилась в городе Нижнем Тагиле осенью 1942 года вместе с матерью и младшим братом. Они были эвакуированы из-под Сталинграда, к которому с кровопролитными боями прорвались немецкие войска. В этих боях погиб её старший брат, Лазарь. Ему было всего 19 лет.

    Для Любы это была уже вторая эвакуация. Она родилась и жила в сельском районе Запорожской области, была счастлива, любима родителями, многочисленными родственниками, друзьями и школьными учителями. Но началась война, и враг пошел по Украине. И вот первая эвакуация. В конце августа 1941 года, бросив дом и все имущество, в товарном вагоне отправились под Сталинград, там скитались по разным домам, пока не пришлось эвакуироваться снова, на этот раз в Нижний Тагил. Эвакуированных из товарных вагонов выгрузили на станции Красный Бор, поселили в "черный барак" и быстро устроили на работу на завод ПЛАСТМАСС. Вместе с мамой пошла на завод и 15-летняя Люба контролером ОТК в прессовый цех. Бригада контролеров состояла из таких же молоденьких девушек, а работа, на первый взгляд, казалось легкой. Надо было брать из ящика небольшие, размером с бутылочную пробку, пластмассовые детали, осматривать со всех шести сторон под светом мощной лампы, выявляя мельчайшие дефекты после пресса, проверять калибрами и шаблонами размеры и откладывать бракованные в специальную тару. Детали эти входили в устройство дистанционного взрывателя снарядов, и пропущенный брак мог стать причиной гибели наших артиллеристов на фронте. Такую ответственную работу нельзя было поручить взрослым людям, нужны были нежные гибкие девичьи пальчики, способные за 12-и часовую смену перебрать несколько тысяч деталей, и острые молодые глаза, чтобы отметить на каждой мельчайшую трещинку. Трудно представить, какая нечеловеческая нагрузка приходилась на руки, глаза, весь юный организм работниц в условиях запыленности прессового цеха, где совершенно отсутствовала вентиляция. За два года такой работы у Любы было подорвано здоровье; близорукость, туберкулез легких, ревматизм, приведший к пороку сердца и сердечной недостаточности, а в результате - инвалидности 2 группы по общему заболеванию. На пенсию по инвалидности ушла, как преподаватель строительного техникума, а на Уралхимпласте, где оставила свое здоровье, как ветеран даже не значится, хотя и была награждена, среди немногих, медалью "За доблестный труд в Великой Отечественной войне". По сути, она – инвалид войны, положивший здоровье на алтарь общей Победы над врагом. Уволиться с военного завода в военное время можно было только на предприятие металлургической отрасли. Таким предприятием являлся Горно-металлургический техникум, и Люба поступила в него, затем училась в НТИИ, а после его закрытия – в педагогическом институте. Но все это было потом, а в первую зиму жизни в Нижнем Тагиле было очень тяжело. Голодно – кроме хлебных и продуктовых карточек ничего не было, холодно – морозная зима и отсутствие топлива. По пути домой старались подобрать кусочки угля, кокса, брошенные деревянные подкладки, столбики. Однажды, возвращаясь с работы поздно ночью, она подобрала на дороге кривое бревнышко, тяжелое, облепленное снегом. Счастливая, в предвкушение тепла от весело трещащего в печи огня, она с трудом дотащила бревно до дома, упала от усталости на кровать и уснула. А утром мама со слезами на глазах разбудила Любу и показала кривую ржавую железную трубу в луже воды. Насколько сильным было это чувство обиды и жалости к себе, если через многие годы она с горечью и щемящим чувством потери о нем вспоминает.

    Еще один незабываемый случай в ту тяжелую зиму. В доме не было часов, и это было настоящим мучением. Приходилось всячески приспосабливаться, чтобы не опоздать на работу. Опоздания и прогулы наказывались в уголовном порядке. Однажды Люба заметила, что ей нужно было выходить из дома на работу в то время, когда мимо проходила одна женщина, возвращающаяся с работы. Довольно долго у них совпадал такой необычный "график". Потом она перестала появляться. Однажды мама будит ее – пора идти на работу. Она встала, позавтракала и пошла на завод. К проходной явилась около часа ночи. Её, конечно, не пустили. Расстроенная, вернулась домой. Было очень досадно, что не доспала ночь, но самое обидное – что съела свой завтрак. После этого пришлось обратиться в завком профсоюза, и там нашли возможность выписать часы – ходики. Это была такая радость!

    Еще одно воспоминание: "Моя мама тоже вместе со мной поступила на завод Пластмасс, но она не могла переносить бессонных ночных смен, поэтому уволилась и стала надомницей. Во время эвакуации нам случилось подобрать брошенную кем-то швейную машинку, и вот на ней мама стала шить спецодежду для завода. За это ей платили, а за амортизацию швейной машинки выдавали хозяйственное мыло, которое заведомо предназначалось для обмена на продукты.

    Дело в том, что все предприятия во время войны организовывали производство ширпотреба для обеспечения рабочих, приехавших с заводами, самым необходимым в быту. На заводе Пластмасс делали пластмассовую посуду; тарелки, миски, вазочки-тюльпанчики, варили мыло. На УВЗ в цехах были мастерские, где из стальной полосы и уголков сваривали железные кровати-раскладушки, которыми обставляли не только общежития, но и квартиры работников. Производились на заводах шкафы, тумбочки, табуретки, штамповали вилки, ложки и другую посуду. Вся эта продукция выдавалась рабочим по талонам, в виде зарплаты или в виде поощрения за ударный труд. Были организованы отделы рабочего снабжения (ОРСы), которые занимались производством продуктов питания в подсобных хозяйствах, закупкой продуктов в колхозах, выделением земли для индивидуальных огородов.

    Хозяйственное мыло, по совету соседей, мы с мамой решили поменять на хлеб или хлебные карточки, хотя торговлей до этого никогда не занимались. Решили пойти в Северный поселок. Там был военный химический завод, рабочие получали хорошие продовольственные пайки и хлеб. Взяли несколько кусков мыла, зашли в какой-то барак, предложили свой товар в обмен на хлеб. Жильцы, женщина и двое мужчин заинтересовались, но, видя, как неуверенно "продавщицы" себя ведут, решили поживиться на дармовщину. "Как вы с завода это мыло вынесли? Надо с вами разобраться!". Напугали нас, что сдадут в милицию, что мы спекулянтки… Мы, конечно, испугались, бросили свой товар и поспешили домой. Переживали больше не за товар, а за незаслуженную обиду. Однажды мы потеряли карточки за месяц и для того, чтобы прожить, приходилось ездить даже в Верхнюю Салду и продавать не только мыло, но и последние любимые вещи. Трудности этих двух лет нам удалось пережить. Потом вернулся с фронта папа, которого мы не видели со дня первой эвакуации, и стало намного легче. Мама занималась домашним хозяйством, я смогла подлечиться и продолжить учебу, сначала в техникуме, а потом в институте. Появились новые друзья, другие интересы, другие воспоминания".

Главная страница