Мать - начальница

    Безусловно, неординарной фигурой в истории детдома 30-40-50-х годов была тогдашний директор Зинаида Федоровна Лапенко. У нее не было педагогического образования и, как можно догадаться, даже обычного среднего. Но от природы эта женщина была человеком умным, волевым и великой актрисой. Ей очень нравился имидж "мамы" большого семейства, и она поддерживала его изо всех сил. Приведут к ней мальчишку никудышного, замурзанного - смотрит зверьком, сбежать норовит а она: "Вон он у нас какой орел, начальником будет!"

    На самом деле она была внутренне жестким человеком, очень твердым администратором и крепко держала в своих маленьких цепких ручках весь педагогический коллектив. Против нее никто пикнуть не смел. Так она себя поставила. Но очень не любила, когда ее питомцев кто-то пытался притеснять на стороне (если внутри - то, пожалуйста, терпела же она и хвалила сторонников крайних мер в педагогическом коллективе). А чтобы на стороне - ни-ни.

    Хорошо помню занятную историю с Пашей Земляновым. После окончания десятилетки в детдомовской школе он поступил в Московское военно-политическое училище. Но однажды это заведение инспектировал важный генерал, смотрел личные дела и увидел Пашино - "Детдом с особым режимом". Генерал разгневался: "Мне таких не надо", - и велел "провинившегося" отчислить немедленно.

    Паша - на телеграф, дозвонился до "мамы". Зинаида Федоровна разгневалась не меньше важного генерала и позвонила... самому Ворошилову. Так, мол, и так, Климент Ефремович... Должно быть, попала в добрую, минуту, и один из вождей сделал великодушный жест. В училище последовало соответствующее распоряжение. И вот наш Паша снова стоит перед генералом. Тот потеплевшим голосом спрашивает:

    - Кем же вы приходитесь Клименту Ефремовичу?

    - Племянником, - брякает Паша и видит, как лицо высокого начальства расплывается в улыбке.

    В детдоме с тех пор Ворошилова так и звали "Пашин дядя".

    Зинаида Федоровна при всей ее административной жесткости не была чиновницей в том смысле, что не придавала значения всяким формальностям и в любых ситуациях предпочитала какие-то конкретные действия, живое участие, чем ссылку на облоно, гороно и т.д. Шла она как-то в контору, стала оглядывать траншеи - как раз проводили к интернату паровое отопление. Вдруг видит - прямо на земле в конце траншеи спит мальчишка. Грязный, почти раздетый, босиком. "Мой", - сразу подумала Зинаида Федоровна (она потом любила рассказывать о первом знакомстве с этим своим воспитанником).

    - Как тебя зовут, мальчик?

    - Яшка Рубцов.

    - Что-то знакомая фамилия. Известная шахматистка Ольга Рубцова - не родня тебе?

    - Это моя мать. Она покачала головой.

    - Пойдем со мной, Яша.

    - Нет, тетенька. Я ведь в Нижний Тагил приехал по делу - в детдом устраиваться. Слыхал, что здесь берут таких, как я. Мне объяснили, как надо идти, - вертел Яшка головой во все стороны, - а тут какая-то церковь...

    - Правильно пришел, здесь детдом, а я - его директор, теперь буду твоей мамой. Что у тебя с рукой, Яша? (Левая рука парнишки была без кисти).

    - А, один случай был со мной. Хотел на рынке кусочек мяса стащить, а мясник злющий оказался, топором по руке шваркнул - и вот... Да ничего, зажило, я уже привык.

    Зинаида Федоровна горячо прижала мальчугана к себе (думаю, тут присутствовала не только жалость, но и привычный актерский прием: это она умела - мимоходом погладить по голове, обнять, обдать - пусть внешним, показным - но сочувствием и привязанностью):

    - Ничего, Яшка, ничего... Все у тебя будет хорошо. Десятилетку у нас закончишь, в институт поступишь, а воровать не надо. Если у человека есть достоинство, он никогда не протянет руку за чужим. И еще одна сторона... Вот сейчас у тебя кисть оттяпали, а потом голову отрубят. Что хорошего?

    В тот же день Яшку вымыли, переодели, и стал он своим в этом суровом многолюдном доме.

    А ведь девять из десяти директоров начали бы с запросов по инстанциям, с оформления бумаг, с вызова инспектора по делам несовершеннолетних. Мальчишку бы повезли куда-нибудь в детприемник, откуда бы он непременно сбежал. Тем более, такой бродяга, каким был Яшка Рубцов. Забегая вперед, скажу, что этот парнишка прижился в тагильском детском доме, закончил здесь десятилетку, потом учился в политехническом институте и после дипломированным инженером был направлен в Красноярск.

    Умела она бороться за своих "паршивцев", выводить их в люди. Я разыскала одного из тех бывших воспитанников 30-х годов, которые попали в тагильский детдом одновременно с назначением сюда директором Зинаиды Федоровны Лапенко. Это инженер металлургического комбината, отработавший здесь без малого 40 лет инвалид Великой Отечественной войны, уважаемый Александр Александрович Бенин.

    Лишившись в раннем возрасте матери (родился Саша Бенин в 1917 году, за которым пошла полоса обнищания, голода, эпидемий и массового производства беспризорников), мальчишка вслед за братом постарше, которого звали Николаем, пустился путешествовать по белу свету. А что там было нового, в этой жизни беспризорника "светлых лет" народного счастья и реконструкции? Те же чердаки, подвалы, котлованы на асфальте, те же рынки, стащенный кусок, подзатыльники, безденежье, голод... Добрался до тагильской колонии, где вроде осел на жительство брат Коля, как раз в 1932 году.

    Царил здесь почти такой же ералаш, как и в двадцатые годы. Малолетние хулиганы жили по законам воровской "малины": стырили из кладовки крупу и хлеб, наелись - и на курево с выпивкой хватит. Беспризорники с воли приходили поиграть в карты, иногда оставались на ночь, выдергивали матрацы из-под младших ребятишек, пристраивались куда-нибудь с ночевкой. Не учились. Изнывали от скуки и безделья. Малыши плакали и хирели.

    Вот тут-то и появился новый директор -маленькая решительная женщина. И предприняла, казалось бы, совершенно нелепый шаг для начала - купила ребятам балалайки, инструменты для духовного оркестра. На последние деньги. Простыней не было, ложек и шапок - тоже, а тут – духовые трубы. Но Зинаида Федоровна только хитренько улыбалась: ничего-ничего, переживем как-нибудь свою бедность, а свой оркестр - дело хорошее.

З.Ф. Лапенко

    Сколько же ребят прямо-таки вцепились в музыкальные инструменты! Нашелся и руководитель, буквально за полгода сколотили оркестр. В архиве Александра Александровича Бенина есть фотография того времени: четыре паренька с трубами - простецки одетые, в кепочках, а лица радостные, почти счастливые. Идут с репетиции... Их похвалили. Им пообещали концертный час в клубе. Хорошая жизнь!

    Конечно, сколотился коллектив далеко не сразу. Еще долго кто волком смотрел, кто ноги в руки - и бежать. Старшие хулиганы еще не скоро перестали качать права. Судили за сараем, что стоял за конторой. Мелькали там и заточки, и финки, а однажды Никулин вытащил настоящий наган. Слава Богу, кто-то помешал, и "виновный" остался жить. Завуча Петрова (правая рука и муж Лапенко) еще звали не иначе, как "дрын березовый", но уже что-то сдвинулось, что-то пошло на лад. Кто-то уже мечтал окончить семилетку и пойти в Пермский авиационный техникум. Почему-то именно туда тянуло многих.

З.Ф. Лапенко. 50-е годы    Сашу Бенина тоже понесло в этом очищенном свежем потоке, и он после семилетки подался в Пермь. Небось, не оглянулся даже? Возвращался ли он сюда когда-нибудь? Тому поколению детдомовцев досталась уж очень лихая доля, еще больше страданий, унижений и обид, чем нам. Меня хоть не били и не "расстреливали" за сараем.

    Так вот что мне дальше рассказал А.А. Бенин:

    - Да мы приехали сюда на другой же год, летом, после окончания экзаменационной сессии. Четверо или пятеро нас было - уже не помню. Зинаида Федоровна сказала нам:

    - Вы - парни здоровые, нечего вам баклуши бить, накосите-ка лучше сена для нашего хозяйства.

    Покос тоща был недалеко, за железной дорогой, где сейчас раскинулся жилой поселок. А тогда росли там первозданные густые травы. Мы запасли сена на всю зиму. Лапенко умела ценить такие вещи. Каждому из нас она выдала по шевиотовому костюму - тогда это был высший шик, - и по какой-то сумме денег чтобы нам хватило на первое время.

    Через год я снова приехал сюда, потому что бросил учебу в этом техникуме. А куда еще мне было податься? Помню, как Зинаида Федоровна, подперев по-бабьи руками подбородок, сидела и тихо меня слушала, не попрекала, не учила жить, а только, тяжело вздохнув, предложила:

    - Поработай у нас, Саша, ночным воспитателем, парень ты тихий, спокойный, ребят обижать не станешь.

    Так что до 1939 года я из детдома и не вылезал ни одного дня. Но где-то осенью на НТМК открылись курсы дежурных по щиту управления, и я сразу пошел туда, записался и на другой день начал там учебу, а в детдом на работу не вышел. Мне грозили суд и тюрьма, по тем временам прогул карался уголовным законодательством. Опять спасла Зинаида Федоровна - оформила все, как надо.

    "И примерно в то же время или чуть-чуть пораньше произошла история с Леней Холкиным, который сбежал из военного училища. А это уже дезертирство, за которое "светила" только Колыма. Прибежал Ленька ко мне, зная, что я работаю в детдоме. Вот почему Зинаида Федоровна, сразу сориентировавшись, горячечно меня допытывала:

    - Ты мне скажи, Леньку никто, кроме тебя, не видел? Или кто-то видел?

    - Нет, ни один человек, кроме меня, - твердо ответил я.

    Ну, так помалкивай. Она заперлась в кабинете и до тех пор не открывала его, пока не договорилась с военкоматом насчет немедленной отправки Холкина на фронт - тогда началась финская война. Словом, спасла парня. Потом Холкин воевал в Великую Отечественную войну, и хорошо воевал. Да и теперь вроде жив. А так бы сгнил где-нибудь в тюремной казарме, превратился бы в горстку тюремной пыли. Умела она выручать своих питомцев, ой, как умела.

    Непростую жизнь прожил Александр Александрович Бенин. Недостойную. До войны закончил с красным дипломом горно-металлургический техникум. Работал там, где можно было заручиться броней. Но отказался, пошел воевать. И делал это хорошо, на совесть. Уже после войны закончил политехнический институт.

    - Моя жизнь сложилась бы иначе, скорее - трагически, не повстречайся на моем пути такой директор детдома, как Зинаида Федоровна, - сказал мне седой неулыбчивый человек.

    При Лапенко изменилась сама атмосфера учреждения - ушла из этих стен уголовщина, появились признаки культурного образа жизни - чистота и порядок, библиотека, художественная самодеятельность. Заслуга Зинаиды Федоровны, пожалуй, не только в большой организаторской работе, но и в том, что она, будучи от природы умным человеком, поняла: на бюджетные средства детдому жить невозможно, надо привлекать к нему внимание общественности, подтолкнуть ее к благотворительной деятельности.

    Делала она это с чисто женской хитростью. Снаряжала самых маленьких в гости, допустим, к директорату металлургического завода. Ребятишки выучивали какое-нибудь приветствие, стишок и непременно лепетали какие-то просьбы. Потом эти просьбы уже оформлялись письмами, ходатайствами, и в конце концов у детдома появились официальные шефы с металлургического завода (позже - НТМК), которые много добра сделали своим подопечным: здание построили, инженерные коммуникации провели, приобрели для интернатов много чего необходимого в быту.

    Благодаря шефам появились у ребят и теплые вещи: варежки, свитера, гетры. Голодухи уже не было. С 1948 года хлеба ели вдоволь. Стало престижным ходить учиться в школе. Поддерживала Зинаида Федоровна и стремление некоторых воспитанников получить высшее образование или среднее специальное. Откровенно хвасталась отличниками и старалась отметить их скромным подарком, добрым словом.

    Умерла она в большой бедности насущности полузабытая всеми. Маленькая хромоножка с неказистой внешностью и благородным львиным сердцем. В последние годы своей жизни Зинаида Федоровна пристрастилась к рюмочке и кое-кто насмешливо называл ее "Леди Гамильтон". Но та кинокрасавица, имеющая реальный исторический прототип, потеряла себя от большой несчастной любви. А наша детдомовская "мама" - от невозможности (что у нашей власти неистребимо, так это насильственно провожать на "заслуженный отдых") делать то, что она умела и любила делать: стремительно выдергивать из беды ребятишек, обходя при этом с умением сапера все чиновные рогатки, вытаскивать за шиворот из канав и с чердаков человеческий "мусор" и давать всем этим несчастным бедолагам то, что элементарно нужно для человеческого существования. И еще: некоторых своих питомцев она просто любила - например, Римму Кочеткову, Петьку Литвинова, лихого, широкого душой парня, талантливую и милую Астру Полежаеву. Гордилась многими, а этих - любила. После ее смерти не оказалось в ее доме ни драгоценностей, ни денежного запаса. Бедность... Эта женщина отдавала предпочтение совсем иным ценностям.

Главная страница