Браво, летописцу Темноводска!

Телкову повезло на Тагил, а Тагилу – на Телкова.

    С тагильским писателем Борисом Телковым, книги которого известны далеко за пределами Урала, познакомился лет десять назад. И этим горжусь. Он тогда с Алексеем Коряковым работал над многотомной серией "Успехи разума". Скромный, застенчивый и в какой-то мере тихий, Борис Николаевич без особой охоты говорил и о только что вышедшем четвёртом томе "Красных чернил", и о своих планах.

Борис Телков: "С башенкой на Лисьей горе связан я пуповиной"

Борис Телков: "С башенкой на Лисьей горе связан я пуповиной"

    А так хотелось побеседовать с писателем, узнать, почему именно уральский Темноводск (Нижний Тагил), тихая жизнь горнозаводского посёлка, мир простых радостей пробудили всё лучшее в его богатой натуре. Почему Нижний Тагил стал для Телкова тем же, что и сельцо Михайловское для Пушкина. Были и более прозаичные вопросы: где родился, где крестился, как стал писателем, как пишутся книги?

    Борис Николаевич долго не соглашался на беседу. И всё-таки "сломался", объяснив это уважительным отношением к моему далеко не юношескому возрасту. Разговор наш долго не складывался. Мой собеседник был напряжён, да и я почему-то рядом с ним чувствовал своё профессиональное и человеческое несовершенство. И только когда сказал ему, что из рассказов "Имя от пришельца", "Штаны с большой буквы" и очерка "О свалках и находках" много узнал о его детских и частично юношеских годах, он с удивлением посмотрел на меня и признался, что некоторые его произведения автобиографичны.

    – О детстве, каким бы оно ни было трудным, – развёл руками мой собеседник, - мы всегда вспоминаем с удовольствием. Родился я в Нижнем Тагиле, точнее, в посёлке с объединяющим названием – Третий Интернационал, но через пять лет семья наша переехала на Валегин Бор. Именно здесь главными достопримечательностями были две свалки: городская и металлургическая. В очерке я рассказал о металлургической – она была "побогаче" и притягивала к себе все возрасты рабочего посёлка.

    Некомпанейский, как себя охарактеризовал мой новый знакомый, оказался прекрасным собеседником. Во время его рассказа вставали перед глазами яркие картины выгрузки раскалённых "чушек", превращавшихся от ударов (к восторгу ребятни) в роскошные фейерверки. Взрослое же население с нетерпением ожидало конца "представления". Оно в любой момент готово было ринуться наверх, чтобы запастись кирпичами, досками, бочками, другими стройматериалами (столь дефицитными в то время), без которых в собственном доме не обойтись.

    Но такие картины мальчик Боря наблюдал не часто, большую часть времени проводил он у дедушки Ефима и бабушки Агриппины Кожевниковых (по маминой линии). Они-то и привили внуку любовь к чтению и к литературе. А ещё воспитали хороший вкус.

    – Всё это уже далеко позади, не действует, не волнует, так же, как не волнует уже шум танцплощадки.... Нынче у меня другой вкус, потому что я другой, – ностальгически произнёс мой собеседник. – Тому, пятнадцатилетнему, нужны были Жюль Верн, Гюго, Блок, Маяковский... В них нуждалась душа. Так в детстве для роста организм требует кальция. Сейчас же у меня Чехов, Бунин, Маркес, Тынянов, Довлатов, Гоголь, в меньшей степени Зощенко.... Не мыслю дня без книги.

    Кстати, и мама Бориса читала всё свободное время. После окончания медицинского училища она много лет работала на Севере, где сильно простудилась и вынуждена была уйти на инвалидность. А вот отец его – из беспризорников военного времени. Перед самой войной многодетная семья донских казаков осталась без кормильца. Образования и профессии не получил. Отслужив в армии, уехал в Магадан, что кое-кому позволяло усомниться в его добровольном нахождении в местах не столь отдалённых. Был он добрейшим человеком, но не без слабости. И ещё был по-казацки горяч.

    Об отце, с которым Боре всегда было комфортно, есть у него рассказ (как у Довлатова): с одной стороны, он был спокойным (человек-сон, сидит и вдруг заснёт), с другой – бесшабашный, никому спуску не даст.

    Одно из ранних воспоминаний Бориса – пруд, поле, их огород: они копают картошку. Вдруг откуда ни возьмись на шикарных для того времени авто подкатила шумная компания. Один из парней кричит отцу: "Эй, старик, дрова для костра принеси!" Отца от такой наглости затрясло. Он за дрын, и вперёд: "Я вам покажу "принеси". Остановить его не могли.

    Вот так, беседуя с писателем, узнаёшь больше, чем написано в его книжках. К примеру, о версии своего имени он рассказал в очерке "Имя от пришельца", но услышать эту историю из уст автора было куда интереснее. Явиться миру должен он был в новогодние дни. В канун 1961 года родственники опасливо поглядывали на роженицу – не испортила бы праздник. Но "беда" явилась, откуда её не ждали. За несколько часов до боя курантов в дом ввалился человек-глыба. Им оказался отчим отца. Был он не только громадным, но горластым и буйным. Этот "етти" в тулупе ел, пил в объёмах, которые за короткое время опустошили не только праздничные запасы.

    Умиротворённый, он вдруг заметил родственницу в интересном положении. Глянув сначала на неё, а потом на недоеденный свиной холодец, вдруг заявил: "Назови Борькой". Так вот ещё за две недели до рождения у будущего писателя появилось имя. А незваный гость как неожиданно появился, так неожиданно и исчез, видимо, поспешил давать имена другим детям.

    – Историю эту узнал от мамы, которая без иронии её не рассказывала и всегда отмечала эту черту и у меня. Да и не только она, но и одноклассники. Как всё было давно. Особенно это ощущаю в редкие приезды в свой рабочий Валегин Бор. И ведь что обиднее всего: только что были рядом друзья, звучали голоса, раздавался смех, чьи-то крадущиеся шаги. А сейчас всё бесследно исчезло, – задумчиво произнёс Борис Николаевич. – Как будто ничего и не было.... На миг лишь закроешь глаза – четыре десятка лет как будто прошли бесследно.

    Кому-кому, а Телкову по этому поводу нет оснований кручиниться. Эти годы вместили в себя пусть и нелёгкую, но интересную творческую жизнь. Да, школа, друзья, которых у не очень общительного мальчишки было всего-то двое, увы, остались в прошлом. Сколько себя помнит Борис, мечтал стать геологом. После окончания на "отлично" восьми классов поступил в горно-металлургический техникум на отделение "Обогащение полезных ископаемых" (на геологов в тот год приёма не было). В этом, пожалуй, ему повезло. В геологоразведочной экспедиции на севере Пермской области (алмазные месторождения), где он работал во время каникул, уже через месяц романтику как рукой сняло: захотелось цивилизации, в театр... На память о тех днях остались коллекция минералов, которую он там начал собирать, да имя английского геолога Р. Мурчисона, чьи работы успел прочитать. Это именно англичанин выделил Пермский период – последний период палеозойской эры.

    Техникум окончил успешно. Но вскоре почувствовал: "Техника – это не мое, буду писать!"

    – Почему так решил? – И с чуть заметной иронией произнёс, – Эх, если бы я знал ответ на этот вопрос, который в последние годы кто мне только не задавал. Уже в 14 лет поселился во мне некто внутренний, который и действовал-то помимо меня. Он во мне сидел и вместо меня работал. А я сидел и записывал. Писал стихи, сказки, миниатюры. И даже книжечку сделал – память о тех первых моих литературных шагах и техникумовском преподавателе русского языка и литературы Лидии Николаевне Орловой, первой и единственной из учителей, обратившей внимание на мои литературные способности.

    Писал он и в школе. Помнит, как после похода решили они с ребятами написать об этом. Через неделю собрались, у каждого записи из одного-двух предложений. А у него целая тетрадь была исписана, читал – мальчишки за животы держались.

    Повзрослел Борис быстро, на последнем курсе женился, родился первенец. Работал, в свободные часы писал. Приспело время идти служить Родине. Строительные войска, да ещё за Печорой (основная масса – бывшие судимые), мордобой, голод и холод оптимизма большого не прибавляли. Помогли рядовому Телкову литературные занятия. Его заметили и перевели в штаб, где работала информационная группа, состоявшая из нормальных, да ещё и умных ребят с высшим и среднетехническим образованием.

    – Это меня здорово спасло, даже в письмах жена почувствовала, как бы ныне сказали, моё позитивное настроение, – Борис Николаевич улыбнулся.

    Разговор наш наконец-то закружился в необъяснимом беспорядке: от Толстого – к Библии, от писательских его дел и ответов на вопросы – к размышлениям о литературном процессе... Но на мгновение настроение его вдруг изменилось. Вот что значит неправильно задать вопрос.

    – Говорите, что мне повезло, легко пробился в писатели (под деликатностью милого, доброго сочинителя, оказывается, таилась твёрдость, бескомпромиссность. – Авт.). Это что, просто так пришло?! Прошёл я огонь, воду и медные трубы. Наелся всего. Когда писать-то было? Вкалывал и дробильщиком, и сторожем, и начальником участка, и.... писал. И сегодня пишу каждый день, без выходных. Такая чуть ли не физиологическая потребность высказаться, – произнес, минуту помолчав, словно извинившись за резкий тон. – Конечно, не обошлось и без везения.

    Одно из них – встреча с руководителем литературного объединения при газете "Тагильский рабочий" Ираидой Петровной Комовой. Уже через две недели после этого в газете появился его рассказ. Именно она в своё время уговорила Бориса не уезжать к родственникам в Воронеж. Свела с заместителем директора УВЗ по быту Я. А. Черемных, который помог устроиться мастером по ремонту дорог и получить однокомнатную квартиру. А через семь лет он, уже в должности начальника транспортного отдела, получил трёхкомнатную квартиру. Ираида Петровна настаивала и на его учёбе – он успешно прошёл творческий конкурс в Литературном институте (90 человек на место!), но в последний момент забрал документы.

    – У меня нет любви к массовому обучению, да и мой опыт показал – самообразование эффективнее. Помимо прекрасной библиотеки, подборки специальной литературы, в моём домашнем архиве более полусотни папок, смысл которых не нуждается в пояснениях. В каждой – кропотливо собранные за многие годы документы, всё, что имеет отношение к Темноводску (Тагилу). С башенкой на Лисьей горе связан я пуповиной навечно. Много в моей библиотеке словарей, справочников, энциклопедий, собираю "вкусные слова", такие, как "пластырь" (так раньше в народе звали доктора) и другие. Так что, как говорится, учись – не хочу.

    Что Телков и делает. Эрудиция Бориса Николаевича вызывает огромное уважение.

    Организовала Ираида Петровна в 1986 году и поездку ему на региональное совещание молодых литераторов. Включили его в секцию, которой руководил редактор журнала "Урал" Валентин Лукьянин. Он тогда сказал много добрых слов о молодом авторе. Среднеуральское книжное издательство вскоре издало сборник рассказов уральских писателей, в который были включены три рассказа Б. Телкова. Борис Николаевич и сегодня гордится тем, что сборник вышел под названием одного из его рассказов – "Июльские холода".

    Ираида Петровна всё чаще и чаще напоминала Борису, что нужно больше работать и вступать в Союз писателей. Он строго следовал этому совету.

    После скучной работы на производстве много писал и, как отметил в своём эссе "Редкий, неординарный талант" (о Телкове) председатель Свердловского филиала Союза писателей России В. А. Блинов, "...недавно мало кому известный литератор из тагильской провинции настолько вырвался вперёд по количеству публикаций, что кое-кто в шутку (или всерьёз?) предлагает обуздать молодчика". Но, кроме количества, писательская богема отмечала и высокое мастерство молодого литератора, "умелое и точное использование им выразительных и изобразительных средств, его пластичный и ясный язык, убедительные образы и ситуации, верные детали и частности, использование эпитетов и сравнений, символических образов, аллегорий..." Чего стоит одна только новелла-метафора "Морока-морошка", о которой член Союза писателей В. М. Кудрявцева написала: "Дерзко, по-своему и по-новому написан Пушкин и – страдаешь, будто только что узнаёшь о трагической гибели поэта".

    Вступление в члены Союза писателей прошло так, как, видимо, и должно было пройти. Сначала свою повесть "Время ночного чая" отдал он одному из функционеров Союза российских писателей, который в течение двух лет так и не смог её дочитать до конца и, как позже выяснилось, даже не вспомнил, куда её положил. Но Фортуна улыбнулась молодому литератору. Его самиздат попал к члену Высшего творческого совета Союза писателей России В. А. Блинову. Вот как вспоминает это Владимир Александрович в своём эссе: "... на одном из поэтических вечеров ко мне подошёл с бледностью князя Мышкина и глазами, глядящими сквозь очки разночинца, не то испуганно, не то удивлённо: "Почитайте, пожалуйста, вот это", – и протянул мне листы рукописи под названием "Время ночного чая". Это и был автор "Морошки". Честно говоря, я напрягся, я боялся читать рукопись: а вдруг меня ждёт разочарование после той чарующей новеллы? О, как же я был рад, что этого разочарования не случилось! Более того, не склонный к скорочтению, я втянулся в книгу и только за полночь захлопнул её..."

    День этот запомнился Борису Николаевичу на всю жизнь: осень, запах гнили, настроение суицидное... И вдруг встречает его с распростёртыми руками Владимир Александрович и с восторгом заявляет, что "Время ночного чая" прочёл в один присест, нашёл в повести многое от Свифта, Зощенко, Булгакова, Платонова. А через некоторое время по этой одной самиздатовской книжке Борис Телков был принят в Союз писателей России, где собралась вся писательская элита страны.

    Да, принят он был по одной книжке, что являлось исключением. Но имя Б.Н. Телкова уже было широко известно читающей публике. Знали его хорошо на Урале по сборникам рассказов "Жизнь пиджака", очерков "Тагильский криуль", по язвительным "Вавилонской истории" и "Джинсовом сюртуке", по новеллам-притчам "Второй этаж", "Полёт слепых", миниатюрам, зарисовкам о современниках, ироническим этюдам о Свифте, серьёзным эссе о Пушкине, Аввакуме, Эпифании. Известен был Телков и в Союзе писателей России. На ХII съезде его имя прозвучало в отчётном докладе Председателя СПР В. Н. Ганичева. Рецензент приёмной комиссии Союза писателей Валерий Рогов писал: "Для меня творчество Бориса Телкова – тот долгожданный случай, когда встречаешь редкий, неординарный талант. У автора оригинальный стиль – изысканный, метафоричный, с вызовом. Герои и ситуации непривычны. Часто гротескны. Быт и пародия сплавлены воедино. Такую прозу мало кому даётся творить..."

    Своё вступление в Союз писателей Борис Николаевич до сих пор пытается объяснить какими-то неведомыми силами, хотя доподлинно известно, что бездарям туда дороги нет. Принят в организацию он был с такими характеристиками, какие и о матёром мастере не часто услышишь. "Быть таким литератором-интеллектуалом, – пишет член Союза писателей России с 1968 года Э. В. Бутин, – тонким, чутким к языку стилистом (взять для сравнения хотя бы новеллы о Свифте и Аввакуме) может только человек, для которого литература не случайное занятие, а существенная, если не основная, доминанта жизни".

    Членский билет не только утвердил его в писательской среде, но и принёс некоторые огорчения.

    – Ну откуда мне было знать, – в голосе звучит лёгкая досада, – что никогда и никому не прощалось, если в своём деле человек вырывается вперёд. Вроде, росли, учились в одной школе, вместе занимались в литобъединении... После вступления в Союз больше половины друзей-товарищей потерял. Мало того, нашлись те, кто распространял слухи о моём якобы каком-то блате. Всё это жизнь, и всё это воспринимать надо философски. А что касается "Времени ночного чая", позже его я переработал, получил за него Всероссийскую премию имени П.П. Бажова. Кстати, так я уже не напишу. Чтобы это сделать, надо вернуться в то время, в то состояние души, течение крови, темперамент. В то ощущение, которое, как заметил большой русский поэт Иннокентий Анненский, как таковое носит "воспоминательный характер".

    О какой бы работе Телкова мы ни заговорили ("Обед у Александра Васильевича", "Семь дней в Невьянске, или Записки отдыхающего", "Демидовский штоф", "Записки на старательском ковше", "Блёстки", "Человеки", "Путешествие блаженного фотографа", "Спит колпак" о литературной тусовке Тагила), сразу же рассказывалась история их появления. Так, одна из первых и читабельных книг – "Семь дней в Невьянске" (в ней много юмора). Писатель считает, что анекдот, байка, юмор должны быть везде. Если их нет – произведение мертво. Трагикомедия – это его жанр. Издана эта книга не была. Не нашлось денег, так же, как и на "Записки на старательском ковше". Позже они были опубликованы в журнале "Урал", часть материалов разместилась в "Тагильском криуле".

    "Тагильский криуль" – это целая серия. Один из историков так оценил эти очерки: "Это увлекательная книга и "краеведческое хулиганство". "Хулиганство", или художественная изобретательность как раз и являют нам нового, самобытного очеркиста Бориса Телкова".

    В планах автора пополнить серию новыми произведениями. Кстати, такое название носила одна из улиц Нижнего Тагила. И назвал своё детище так автор не случайно. В предисловии к одной из книг этой серии Борис Николаевич пишет: "Я не люблю ничего прямого. Ни линии, ни пути, ни взгляда. Скучно всё это, да и неправда".

    – Почему Темноводск? – пожимает автор плечами. – Это просто один из переводов слова "Тагил" – "тёмная вода", то ли с хантыйского, то ли с древнетюркского".

    Но вот жизнь в Темноводске (Нижнетагильском горнозаводском посёлке, который многие десятилетия именовался "Железной столицей Урала") скучной никогда не была. Здесь было чем развлечься и увлечься. Это читатель отмечает при чтении уже вышедших книг. А сколько ещё весёлого и необычного предстоит рассказать. И об известном проказе Проньке Демидове; и о Никите Акинфиевиче и Николае Никитиче, запрещавшим молодым людям жениться до 21 года (дабы учились) и требовавшим убрать из учебных программ историю (дабы смуту не воспитывать); и о поэте из рода Демидовых Михаиле Александровиче (ветвь Прокофия Акинфиевича), красавце, корнете, умнице, лучшем танцоре полка, жизнь которого не только по количеству прожитых лет, но во многом и творческая, похожа на судьбу Лермонтова. Интересно будет нынешним жителям Нижнего Тагила узнать, как в Темноводске появились картошка и конопля.

    Писатель с удовольствием говорит о том, что тагильская тематика напрочь связала его с архивами.

    – Беру дрожащей рукой документ и всегда жду – вот-вот что-то интересное, неизвестное "выскочит", – смеётся, – бывает такой азарт.

    В плане познаваемости, по словам Бориса Николаевича, особенно ценна работа над заказами. Книги эти пишутся только на основе документов и фактов. Они – свидетельство нужности, востребованности и в определённой степени признания мастерства. Они помогают автору жить тысячью жизней, это масса встреч с людьми, это ощущение жизни во всех её проявлениях. И ещё это возможность покопаться в "дебрях истории". Но вот у коллег Бориса Николаевича, когда он взялся за написание заказных книг, возникла настороженность: не уйдёт ли Борис от своих вольных, интригующих сюжетов, не засушит ли перо?

    На этот вопрос дал ответ В.А. Блинов: "Опасения оказались напрасными. Более того, Борис Николаевич применил свою словесную живопись к, казалось бы, сухим архивным страницам дел, событий, судьбам мастеровых нашего железного края. Заказчики, кажется, оторопели от такого буйства красок и фантазии, но читающая публика тихонько аплодировала".

    Работа над повестями "Семь дней в Невьянске...", "Записки на старательском ковше" (первые заказы), двухтомником "Стальные мускулы Тагила", пятитомником "Успехи разума", "Соратниками" (совместно с О. Исуповой), "Рождены для службы ратной" и другими позволили глубоко изучить различные сферы тагильской жизни, "вытащить" из архивных глубин много забытого, а порой и неизвестного.

    Так, при написании четырёхтомника "Избегать морового поветрия" (история тагильского Санэпиднадзора) узнал он о героическом поступке медсестры Денисовой, которая добровольно поехала работать с заболевшими чумой; о докторе А.В. Пшеничнове, директоре Третьего тагильского бакинститута, организаторе медучилища, учёном, методикой борьбы с сыпным тифом которого специалистов до сих пор знакомит "Медицинская энциклопедия". Примеров таких можно привести сотни. Именно во время работы над документами натолкнулся Борис Николаевич на записку Григория Быкова, "героического" рабочего корреспондента советского времени, чьё имя носит одна из улиц на Вые: "Почему я раньше не умел писать – всех бы сдал". Строки эти стали толчком к написанию нового очерка об этом "герое".

    "Я люблю покопаться в песке истории, – написал в предисловии к "Блёсткам" писатель, – и находить в нём блёстки любопытных фактов".

    "Для меня история – это не череда многократно проверенных цифр и дат, – строки уже из другого предисловия, – а материал для искреннего удивления и вдохновения".

    Историческая, архивная тема для писателя Телкова, пожалуй, самая любимая и обсуждаемая. И с какой неохотой отвечает он на вопросы: "Как стать писателем?", "Как пишутся книги?"

    – Ну откуда я могу знать, как стать писателем? Пишет, видимо, тот, кто думает, тот, кто видит. Писатель – это не способ писания, писатель – это способ существования. Это жизнь и судьба. Ты пишешь судьбой. Безусловно, должен быть ещё и свой почерк, своя стилистика, стилистика – это самое главное. Не может быть писателя без стилистики, без его языка, без его привычек, штучек, хохмочек, без интонации. В произведении ты должен быть узнаваемым.

    Просьба показать на конкретных примерах этапы творческого процесса невозмутимого интеллигента Телкова вывела из себя.

    – Какие этапы? Часто садишься за стол совершенно пустым. Но слово за словом появляются краски, сюжет. Всё смешивается (было, не было), появляется общая картина. Очень важна первая строка, первое предложение. Они определяют ритм дальнейшей работы. Хорошо писать, – спокойно заговорил Борис Николаевич, – со свежей строкой на губах, с утра".

    Правда, за многие годы творческой деятельности писатель научился работать в любое время и в любых условиях. А вот поводы для выбора темы произведений частенько бывают случайными. Отдыхая на море, увидел запись на волнорезе: "Здесь пил Диего". Застряли в голове эти слова. Оттолкнулся от фразы, развернул сюжет, отложил его и забыл. И лишь через некоторое время сложился образ и получился неплохой рассказ о любви.

    "Здесь пил Диего" напечатали в журнале "Урал". Под этим названием были опубликованы афоризмы, мысли, фразы, из которых могут рождаться сюжеты. Рассказал писатель и о том, как писал серию рассказов о Джонатане Свифте. Закончить их никак не мог, измотался, так в кресле и заснул. Во сне пришла финальная часть, через полчаса встал и мгновенно всё закончил. Мой собеседник отметил, что трудно писать те книги, за которые берёшься с неохотой. Но через некоторое время приходит интерес, и всё идёт как по маслу.

    – Ну и ещё насчёт того, как стать писателем, – улыбнулся Борис Николаевич. – Это не сложно: просто – садись и пиши. И не обращай внимания на то, признают тебя писателем или нет.

    Мой собеседник отметил, что признанным быть вообще-то приятно. Писатель Телков много раз становился лауреатом различных конкурсов, премий, выигрывал гранты. Есть и около десятка грамот и благодарственных писем от бывшего главы города Екатеринбурга А.М. Чернецкого.

    А вот с местными властями у летописца Темноводска отношения как-то не сложились. Им его творчество не только неизвестно, неинтересно, но и безразлично. И он к ним особой тяги не проявляет. На всю оставшуюся жизнь запомнил Борис Телков пятнадцатилетней давности обращение к одному из представителей власти с просьбой помочь в устройстве на работу. Ответ был шокирующим: "Нам больше технички нужны, а не писатели". А ведь в советские времена первые секретари горкома, не говоря о секретарях по идеологии, знали писателей в лицо, да и находили время что-то прочитать и обсудить с авторами. Государственную важность литературы понимали и наши императоры, и советские лидеры.

    – Да и не в этих отношениях дело. Для меня важнее всего – мои герои, которых я должен провести по какому-то финальному пути. Герой – это мысль, герой – это сама идея, это та метафора, которую ты раскручиваешь, – словно бы подводя итог разговору, говорит писатель.

    Борис Николаевич сообщил, что у него есть огромное желание вернуться к некоторым своим героям – полицейскому приставу Землевичу (реальный герой Темноводска) и Абрикосову (реальный фотограф Вишняков).

    – Хочу связать их в одной упряжке, сделать это с иронией, юмором. Много при описании полицейского взял я от бывшего своего коллеги, плутоватого, постоянно напевавшего арии, свистевшего. Герои эти должны встретиться в романе "В мерцании светил" (Темноводск в начале прошлого века).

    Борис Николаевич заверил – скучным роман не будет. Написано у него ещё несколько вещей, но пока о них он не говорит, чтобы не сглазить. Есть у писателя Телкова и огромное желание тесно поработать с кинематографистами. Но пока усилия его не увенчались успехом. Режиссёры – они сами это отмечают – хотели бы что-то снять, но находят в его пьесах (а их у него около десятка) много литературы. А ведь многие после их прочтения часто говорят: "Словно фильм посмотрели". Надеемся, что в скором времени общий язык с киношниками будет найден.

    Пора беседу сворачивать, но не удержался: "А если бы всё сначала?"

    – Повторять жизнь, пожалуй, было бы неинтересно. Поискал бы чего-нибудь новенького. Но писать бы не бросил, – засмеялся мой собеседник.

    Такой вот он, наш тагильский писатель Борис Телков. Он любит жизнь во всех её проявлениях. Он любит людей. Он шутлив, лёгок на смех, податлив на веселье, несмотря на внешнюю сдержанность.

    Телкову повезло на Тагил, как Пушкину на Михайловское.

В. ЛИДИН.

    Фото из архива Б. Телкова.

    Литература: Газета "Тагильский вариант" №17(294) от 11.05.2017.

 

 

Главная страница